большую склонность к единению с вами, чем когда-либо прежде.
Стефан счел за лучшее притвориться, что сказанное явилось для него откровением.
— Да, — сказал он с восторженным придыханием, — такое возможно. Да.
— Ваше величество, — сказал Ракоци с грустью, и лицо его вдруг выразило крайнюю степень усталости, — давайте оставим игры. Скажите прямо, чего вы хотите. Чтобы я поехал в Московию, дабы воочию убедиться в справедливости данного сообщения?
Такой поворот в разговоре не пришелся по вкусу Стефану, но ему ничего не осталось, как принять заданный собеседником тон.
— Да, это часть моего желания, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы как можно скорее оказались в Москве. Я рассчитываю получить от вас правдивый отчет о состоянии рассудка Ивана и о том, что творится в его окружении. Ждать ли нам бунта или все удержится в рамках политического соперничества претендентов на трон? Вот вещи, которые сейчас меня беспокоят.
— А почему вы хотите, чтобы всем этим занялся именно я? — спросил Ракоци. — В Польше много дворян, способных с честью справиться с таким поручением. Но вы гоните своих офицеров через Богемию, чтобы те разыскали меня. В чем причина такого внимания к моей скромной персоне?
Стефан кивнул, признавая справедливость вопроса.
— Мне говорили о вашей проницательности. — Задумавшись, он оттопырил нижнюю губу. — Хорошо, я отвечу. Во-первых, вы, как и я, отпрыск благородного венгерского рода. Ваше семейство даже более древнее и именитое, чем мое, но мы это оставим. — Он жестом отмел возможные возражения и сухо продолжил: — А турки сделали вас в каком-то смысле изгнанником.
— Это правда… в каком-то смысле. — Ракоци иронически усмехнулся.
— …И потому русские могут отнестись к вам с меньшим подозрением, — продолжил король, игнорируя несколько ошеломившую его неучтивость. — Они с большой настороженностью поглядывают на всех иностранцев, но все же более благосклонны к тем, кого гонит судьба. — Он уже решился идти до конца, но ему мешало присущее всем дипломатам пристрастие к уверткам и экивокам. — Кроме того, есть еще причина, по какой я избрал именно вас.
— И в чем же она заключается, ваше величество?
Дворяне, пытавшиеся столь настойчиво что-либо выведать у Стефана Батория, встречались нечасто, и еще реже им это удавалось, но сейчас ситуация была совершенно иной.
— Мне говорили, что вы алхимик. — Король подошел к закрытым дверям и прислушался. — Отец Митек ушел. Вы можете быть откровенны.
Так вот оно что, подумал Ракоци с облегчением.
— Да, я в какой-то степени владею великим искусством, — сказал он негромко, но ничуть не таясь.
— В весьма высокой степени, насколько я знаю. — Король улыбнулся. — Мне сообщили, что вам известен секрет выращивания драгоценных камней.
— И кто же сообщил это вам? — спросил Ракоци, вновь ощутив укол беспокойства.
— Его святейшество папа Григорий. Он говорил, что вы поднесли ему четыре рубина и четыре алмаза, изготовленные в вашей лаборатории. То было лет восемь назад. Не станете же вы утверждать, что его святейшеству вздумалось по-приятельски надо мной подшутить? — Несмотря на усталость, Стефан не мог упустить возможность подчеркнуть, что имеет вес в Ватикане. — Его святейшество мне доверяет и полностью одобряет мою политику в отношениях с русским соседом.
— Понимаю. — Ракоци устремил взгляд на огонь, словно за языками пламени что-то скрывалось. — Прекрасно. — Он помолчал. — У меня есть собственность в Риме. Иногда я наведываюсь туда.
— В связи с чем и решили сделать Папе подарок? — спросил Стефан с нарочитой беспечностью, вуалирующей неожиданный прилив любопытства.
— Не совсем так, — отвечал Ракоци. — Я преподнес ему эти камни по случаю учреждения в Риме германской коллегии иезуитов. — «А также затем, чтобы отвести от себя подозрения в причастности к сатанизму», — прибавил мысленно он. Многие из церковников считали алхимию дьявольским порождением. Дар Папе автоматически выводил дарителя из-под удара.
Стефан удовлетворенно кивнул.
— Значит, рубины с алмазами действительно изготовлены вами? — уточнил он.
— Именно так. — Взгляды польского короля и венгерского графа скрестились.
— И вы способны повторить этот опыт? — спросил монарх, помолчав.
— Если буду располагать соответствующим оборудованием и необходимыми материалами, — сказал Ракоци. — Без этого у меня ничего не получится.
— Понимаю, — буркнул Баторий. — Все, что потребуется, вам предоставят. Сможете ли вы в этом случае изготовить к весне коллекцию таких самоцветов?
— Безусловно, ваше величество, — сказал Ракоци. По спине его проскользнул холодок, не имеющий ни малейшего отношения к гулявшим по комнате сквознякам.
Стефан решительно хлопнул в ладоши.
— Как только улягутся снегопады, в Москву отправится группа иезуитов. Я хочу, чтобы вы к ним примкнули.
— В сутане? — спросил Ракоци.
— В своем одеянии. Как мой посланник и дворянин, изгнанный турками из родового гнезда. Вы знаете, что они собой представляют, и сможете это красочно описать. — Баторий поморщился и вновь потер ногу. — Если окажется, что царь Иван слишком взвинчен, чтобы воспринимать разумную речь, поднесите ему ваши камни. Блеск самоцветов должен сделать его покладистым, раз уж он верит в их силу.
Ракоци поклонился.
— Ваше величество беспокоят какие-то боли? — спросил он осторожно.
Баторий неохотно повел плечами.
— По временам. В прошлом году попал под пулю, и вот… — Его голос дрогнул, смягчился. — Сегодня рана особенно разыгралась.
— У меня есть снадобье, способное вам помочь. Не соизволите ли им воспользоваться?
Стефан покачал головой.
— Нет. Меня давно уговаривают решиться на что-то такое. Я знаю, настойка из маковых зерен прекрасно снимает боль, но она также воздействует и на мозг, лишая нас возможности связно мыслить.
Ракоци улыбнулся.
— Это средство ничуть не влияет на ясность мышления. В нем нет усыпляющих компонентов. — Он помолчал, давая Баторию возможность обдумать его слова. — Применение этого снадобья не сопряжено с чем-либо сложным. Принимайте его раз в день перед ужином — вот и все.
— Интересное предложение, — проговорил Стефан, невольно загораясь надеждой. — Что же это — еще один плод алхимических экспериментов?
— Да, — кивнул Ракоци, не очень греша против истины. Ведь алхимия зародилась в Египте, а именно там он и научился изготавливать это лекарство — более трех тысячелетий тому назад.
— Сколь же разнообразны ваши таланты, — задумчиво пробормотал король и, пожевав губами, прибавил: — Я, возможно, воспользуюсь вашей любезностью. — Граф вызывал в нем все большее уважение. — Признаюсь, я полагал, что молва несколько преувеличивает ваши достоинства, теперь же начинаю думать, что они скорее недооценены. — Он похлопал собеседника по плечу с той дружеской фамильярностью, которая вознесла бы на седьмое небо многих из его приближенных. Но Ракоци хорошо знал цену подобным жестам. Милость монархов подчас таит в себе больше опасности, чем их гнев.
— Ваше величество, — произнес он с надлежащей учтивостью, — все мои скромные навыки в вашем распоряжении. — Он отвесил поклон и прибавил: — Даже в Москве.
Эти слова заставили короля ухмыльнуться.
— Я также слышал, что вы недурной музыкант и владеете несколькими языками.
Ракоци понял, что лед под ним все еще тонок, и потому ответ его был осторожен:
— Я иногда музицирую, развлекая себя, и немного знаком с некоторыми из европейских наречий.
Стефан с глубокомысленным видом кивнул.
— Но Англия — не Европа. Входит ли в ваши познания и английский язык? Ведь в Московию
