— Утешиться… — вновь повторила Ксения. — Разве это возможно?
Он вновь помолчал, опасаясь разрушить возникшую близость, потом очень мягко сказал:
— Это единственное, что доступно тем, кто похож на меня. Мы дарим радость и сами ее получаем, если те, с кем сближаемся, неравнодушны к нам.
— Радость… — Она чуть подвинулась и, упершись ладонями в скользкие клепки, закачалась на жаркой волне. — А в чем она?
— В удовольствии, — спокойно пояснил он. — Получаемом через того, кто с нами рядом.
— Ха! — обвиняюще усмехнулась она. — Значит, вы ищете удовольствий? А почему? Удовольствия прогоняют печаль?
— Нет, — сказал честно Ракоци, пораженный одновременно как почти детской наивностью своей собеседницы, так и глубиной ее проницательности. — Но они помогают нам с ней мириться. И не только нам, но и всем людям земли. — Произнеся слово «земля», он невольно покосился на свои сапоги, подошвы которых заполнял слой карпатского грунта.
Дождь все стучал, громко, назойливо, поливая Москву, уже полностью погруженную в темноту. Через две улицы бухнули колокола церкви Святого Павла, знаменуя окончание службы, затем о том подали весть и остальные храмы столицы. Вскоре над городом заметался всеобщий заполошный трезвон, смешанный с рокотом неотступного ливня.
— Это удовольствие… — продолжила допрос Ксения, когда последний отзвук вечернего звона угас. — Как вы его получаете?
— Удовлетворяя других, — сказал он, смущенный практической невозможностью что-либо ей втолковать. — Тогда удовлетворение испытываем и мы. — Ракоци замолчал, чувствуя себя мерзким растлителем, пытающимся совратить ни о чем не подозревающего ребенка.
Ксения одарила его внимательным взглядом.
— Что вы хотите этим сказать? Для женщины единственное удовлетворение — в детях.
Ракоци в полном отчаянии прислонился к бортику кадки, глядя в сияющие золотисто-коричневые глаза наивной молодой женщины.
— Я хочу сказать, что могу обрести удовлетворение лишь вместе с вами.
— Но ведь детей у вас быть не может, — не преминули бесцеремонно напомнить ему.
— Да, но я все же способен любить.
Ксения булькнула, притонув в своем жарком убежище, — теперь над водой виднелась только ее голова, облепленная мокрыми спутанными волосами.
— Любить? — потрясенно повторила она, с большой настороженностью за ним наблюдая.
— Да, — подтвердил Ракоци, наклонившись над ней. Он сам был потрясен силой снедающей его жажды и благодарил всех забытых богов за то, что давно научился держать свои страсти в узде.
— Так вы пытаетесь склонить меня к… — Она замахала руками от возмущения. — Именно этого вы хотите добиться?
Момент был слишком удобным, чтобы его упустить, и у Ракоци вырвалось:
— Все, чего я пытаюсь добиться, это вашей любви.
Она отпрянула к дальней стенке купальни, завороженно глядя в его глаза.
— Моей любви?
Его магнетический взгляд стал бездонным.
— Да, Ксения, да. Это именно так. Попробуйте довериться мне. Хотя бы на йоту. Я ничем не обижу вас. — Он протянул к ней руку, замочив рукав мантии, но Ксения даже не шелохнулась. — Я не причиню вам боли, поймите. Боль убьет то, к чему я стремлюсь. Обещаю действовать мято и осторожно и при малейшем признаке вашего недовольства уйти.
Ксения продолжала смотреть на него, охваченная одновременно и страхом, и любопытством. Она вдруг подумала, что он и впрямь не похож ни на одного из мужчин, каких ей доводилось встречать в своей жизни.
— Что… что же вы собираетесь делать?
— Для начала немного взбодрить вас, — сказал Ракоци, не опуская руки. — Ну же, Ксения. Не упрямьтесь.
На мгновение Ксения вспомнила мать и ту настойчивость, с какой она уговаривала ее ни в чем не перечить своему будущему супругу. Матери чувствуют сердцем. Возможно, Галина снимет проклятие со своей дочери, как-нибудь ощутив, что та ей послушна. Она боязливо вынула из воды руку и протянула ее искусителю, стараясь заранее примириться со всем, что сейчас ей придется стерпеть.
Ничего страшного не случилось. Сильные жесткие пальцы переплелись с ее пальчиками и слегка их пожали.
— Теперь мне хотелось бы чуть разогнать вашу кровь. Вы позволите?
— Как я могу воспротивиться? — Несмотря на твердость намерений, голос Ксении предательски дрогнул.
Ракоци тут же отпустил ее руку.
— Вы все же боитесь. Вижу, мне лучше уйти.
Ксения, испугавшись, сама нашла его пальцы.
— Делайте что вам нужно. Я потерплю.
Он даже не шевельнулся.
— Мы будем делать лишь то, чего хочется вам. Скажите, чего вы хотите?
— Не знаю, — озлилась она, но руку не отняла. — Делайте — и я узнаю.
— Отлично, — спокойно сказал Ракоци и свободной рукой потянулся за мягкой щеткой. Плавно, замедленно, чтобы ей стало ясно, что он не собирается что-то от нее скрывать. Легкими и в то же время уверенными движениями он принялся тереть щеткой ее руку — ту, что держал. От руки перешел к плечам, затем к спине.
— Что происходит? — пробормотала Ксения, совершенно сбитая с толку.
— Вам это нравится? — спросил он в ответ.
— Да, — выдохнула она и хотела что-то добавить, но дыхание ее пресеклось.
— Тогда я продолжу, — спокойно откликнулся Ракоци. — Раз уж вам это приятно.
Вскоре он отложил щетку в сторону и стал массировать ее плечи, завернув ей волосы на затылок. Оба молчали: он — поглощенный занятием, она — не зная, что тут сказать.
Ксения удивлялась. Удивлялась и… млела. Не помня себя, она льнула к его рукам, то подчиняясь им, то становясь неподатливой, когда те усиливали нажим. Глаза ее полузакрылись, она целиком отдалась странной неге и даже не сразу разобрала, что он ей говорит.
— Я хотел бы размять вашу грудь.
Она встрепенулась, выныривая из мира грез.
— Что?
— Я хотел бы размять вашу грудь, — повторил мягко Ракоци. — Разумеется, если вы позволите.
— Я… — Она прикусила губу. — Что ж, пожалуйста, если так надо. — Ей стало страшно, но тело словно само по себе изогнулось, а лопатки коснулись стенки купальни.
Сначала пальцы его словно замерли, потом осторожно легли на соски и затеяли круговое движение. Он, в мокрой до нитки мантии, по-прежнему стоял у нее за спиной, постепенно превращая массаж в пробуждающие вожделение ласки.
Ошеломленная, Ксения не могла бы с уверенностью ответить, нравится ей или нет то, что с ней происходит. Что-то гулко екало у нее животе в такт раскачивающим ее тело толчкам; это было мучительно и одновременно приятно, но она не знала, что из этого выйдет, и страшилась развязки, обмирая от сладкого ужаса перед ней и желая продлить этот ужас.
— Мне хотелось бы, — сказал он с придыханием, — прикоснуться к тому, что сокрыто внутри вас.
Она изумленно сглотнула слюну. Чудовищность предложения лишила ее дара речи.
Его руки тут же прекратили сладкую пытку и отдернулись от ее тела.
— Нет! — выкрикнула она. — Продолжайте!
Пальцы его моментально продолжили свое вкрадчивое и все расширяющееся исследование, потом снова замерли, чуть шевельнув сокровенные складки.
