Анастасий пренебрежительно хмыкнул. — Однако вашему сотоварищу Ракоци что-то таких вещей не внушают. Подумайте почему. Я вам отвечу: люди злой воли стараются разъединить людей достойных, опасаясь, что те найдут общий язык и воспротивятся их гнусным козням. — Он специально сослался на венгра, подстрекая тем самым иезуитов принять приглашение.
— Вы… — Отец Погнер, колеблясь, прищурился, потом решительно произнес: — Вы, я думаю, правы. От собеседования никому не будет вреда.
— Тогда не угодно ли вам навестить меня завтра? — вкрадчиво спросил Анастасий, и его губы, схожие в очертаниях с оружием древнеримского бога любви, изогнулись в улыбке. — Я велю слугам подать изысканные закуски, а повара приготовят телятину с луком.
Отец Ковновский, занервничав, возразил:
— Вам не стоит так беспокоиться, князь. Лучше отдать свое время благочестивой беседе, чем ублажению чрева.
— Чепуха, — отмахнулся отец Погнер. — Одно не мешает другому. Князь примет нас в соответствии с обычаями, царящими здесь, а мы, в свой черед, смиренно примем его угощение и возблагодарим Господа за благорасположение к нашим молитвам. — Он испытующе оглядел Анастасия. — Возможно, этот визит принесет нам большее удовлетворение, чем постоянное обивание порогов Кремля. Мы непременно будем у вас.
— После полуденной службы, — поспешил уточнить Анастасий, готовый на все, чтобы заманить иезуитов к себе. — Я пришлю за вами повозку. — Ему самому такая навязчивость показалась бы оскорбительной, но инородцам, похоже, она пришлась по душе. — Вся моя челядь будет к вашим услугам. — Он для вескости помолчал. — Я пригласил бы и музыкантов, однако домочадцы все еще скорбят по моей сроднице, умершей всего месяц назад.
Иезуиты перекрестились.
— Господь да упокоит ее, — пробормотал отец Ковновский.
Отец Погнер насупился.
— Уместен ли будет в таком случае наш визит?
Анастасий показал жестом, что прискорбное обстоятельство его нимало не беспокоит.
— Это не прямое родство. Она просто жила в моем доме. Да вы, возможно, о ней слышали, ведь это ее дочь вышла замуж за вашего венгра.
— За этого шарлатана? — прошипел отец Погнер. — Пусть дьявол пожрет его требуху.
Ответ порадовал Анастасия, однако показывать это ему не хотелось.
— В нем много лукавства, — заметил чуть опечаленно он.
— Лукавства? — повторил отец Погнер. — Да, как в любом хищнике — в волке или в гепарде…
Отец Ковновский в смущении промолчал.
— Как бы там ни было, с музыкой придется повременить, — произнес Анастасий с умеренным сожалением. — Впрочем, вас, как священнослужителей, это, возможно, не очень-то раздосадует.
Отец Погнер не позволил себе рассмеяться, но в глазах его промелькнуло нечто похожее на одобрение.
— Вы проницательны, князь.
— А вы очень любезны, — отозвался вежливо Анастасий и сделал шаг к своей лошади, но с большой осторожностью, чтобы не поскользнуться на льду. — Тогда всего доброго. Завтра в полдень, достойные пастыри, я буду вас ждать.
Отец Погнер кивнул и осенил его благословляющим жестом.
Анастасий почтительно склонил голову, потом вспрыгнул в седло и направил лошадь к Спасским воротам, позволив ей самой выбирать путь. Он ехал, погрузившись в нелегкие размышления, которые не оставляли его до конца дня.
Впрочем, наутро он уже был готов к приему гостей и, когда подошел назначенный час, сам открыл двери, чтобы впустить их.
— Добро пожаловать, добрые пастыри. Входите же, не стесняйтесь. И знайте: тут все в вашей воле. — Он поклонился и провел визитеров в пышно обставленную гостиную, где, указав на мягкие кресла, поклонился еще раз: — Надеюсь, вам в них будет удобно. — Анастасий прокашлялся. — Священника, что живет в моем доме, сейчас, к сожалению, нет. Он еще с вечера собирался пойти помолиться за упокой души Галины Александровны и возвратится лишь после вечерни.
— Мы привыкли к тому, что многие православные пастыри нас избегают, — заметил чопорно отец Погнер. — Тем не менее мы помолимся за него, как и за вашу почившую родственницу.
Отец Ковновский тут же перекрестился.
— Сочувствую вам и скорблю.
Анастасий несколько растерялся, не готовый к такому началу беседы, и потому отозвался не сразу.
— Благодарствуйте. Галину внезапно разбил паралич, и через пять дней она скончалась на руках у благочестивых монахинь. Жизнь не баловала бедняжку, но умирала она в благости, ибо ей довелось все же узреть, как ее чадо идет под венец. — Боярин перекрестился. — Добрые сестры денно и нощно поминают ее имя в молитвах. — Он не добавил, что труд молельщиц оплатил зять, а не он.
— Достойное поведение, — одобрительно кивнул отец Погнер. Он опустился в кресло, но сел совершенно прямо и даже чуть наклонился вперед. — Мне бы хотелось, князь, знать ваши планы.
— А мне — ваши, — откликнулся Анастасий, внутренне морщась. При всей своей разворотливости он не любил поспешать. — Однако позвольте мне поначалу поторопить своих слуг. Эй, кто-нибудь! — Он хлопнул в ладоши и с укоризной сказал двум вбежавшим в комнату холуям: — Где вы там прячетесь? Бегите за угощением. Не заставляйте этих достойных пастырей ждать.
Те, увидев иезуитов, изумленно вытаращили глаза, потом поклонились и, толкая друг друга локтями, попятились к двери. Можно было не сомневаться, что угощение не будет доставлено, пока весь дом не узнает о прибытии странных гостей.
Холуи убежали, но им на смену на пороге гостиной возник худой высокий старик.
— У тебя гости, что ль, Анастасий? — спросил он, хватаясь рукой за косяк. — Тут вроде слышалась иноземная речь. Уж не греки ли это?
— Я действительно принимаю гостей, старина, и очень важных. Это посланцы польского короля: отец Погнер и отец Ковновский. — Анастасий повернулся к иезуитам: — Разрешите представить вам Петра Григорьевича Смольникова. Он ветеран многих битв и защищал. Оружейный квартал при последнем набеге монголов. А до того сражался везде — от Казани до Брянска. Его за ратную доблесть весьма почитал сам царь Иван.
— Честь и хвала, — сухо сказал отец Погнер.
Отец Ковновский проявил большую доброжелательность.
— Ваш героизм восхищает.
— Монгольский копейщик лишил меня глаз, — спокойно сказал старик, кланяясь на голоса. — Господь оставил мне жизнь, а Анастасий Сергеевич из милости взял меня в приживалы.
— Пустое, — с чувством откликнулся Анастасий. — Ты оказал мне великую честь, согласившись жить в моем доме. — Он помолчал, позволяя полякам оценить сказанное, затем продолжил: — Ежели хочешь, посиди вместе с нами. Мы собираемся побеседовать о церковных делах.
Ветеран машинально перекрестился.
— Это не про меня. Я человек неученый. Я молюсь, крещусь и пощусь, а все остальное оставляю на суд тех, кто более сведущ. — Он вновь поклонился и, придерживаясь за стену, неторопливо двинулся прочь.
— Надеюсь, это вторжение не расстроило вас, — обратился к гостям Анастасий. — Петр Григорьевич всю жизнь провел на приволье, в седле, и нынешнее стесненное существование чрезвычайно его удручает.
— Ваше милосердие достойно похвал, — произнес отец Погнер, нетерпеливо постукивая пальцами по подлокотнику кресла. — Но, надеюсь, теперь мы сможем перейти к обсуждению более насущных вопросов. — Он взглянул прямо в глаза Анастасию. — Если только ваши намерения не изменились со вчерашнего дня.
