Пентакоста молча отпихнула ее, подскочила к большому станку и принялась яростно рвать черную паутину заряженной в него пряжи.
— Госпожа! — вскричала Осита, пытаясь оттащить ее от станка. — Что вы делаете? Не надо!
Пентакоста с силой толкнула деревенскую дуру и для верности поддала ей коленом. Та грохнулась на пол, послышался отвратительный треск. Пентакоста расхохоталась, продолжая сноровисто рвать пряжу, потом маленьким челноком принялась протыкать готовую ткань, с ошеломляющей скоростью приводя ее в абсолютнейшую негодность. Она задыхалась, рыдала, смеялась… Она пыталась воззвать к старым богам, но находила внутри себя лишь пустоту, в которой звенела неутолимая ярость.
Осита лежала недвижно, обмирая от нестерпимой боли в плече, сознание ее угасало. Последним, что она видела, была госпожа, колотящая шпулькой о стену.
По крайней мере эта деревенщина получила свое. Пентакоста еще раз пнула служанку ногой, потом повернулась, чтобы полюбоваться произведенным разгромом, и только тут поняла, что на нее кто-то смотрит. Она медленно поворотилась к дверям, не отдавая себе отчета, в какой беспорядок за пару минут пришла ее внешность: камзол сполз с плеч, наголовник сдвинулся набок, обычно ровные и блестящие косы развалились и спутались. Судорожно сжимая в руке изуродованный челнок, красавица медленно осознавала, кто стоит перед ней и какая опасность ей угрожает.
— Мое сокровище, — произнес Беренгар, в глазах которого застыл ужас.
Он нерешительно поднял руку, но не осмелился нарушить обычай и войти в помещение, предназначенное лишь для женщин. К тому же странное поведение предмета его обожания ничем иным, кроме как приступом помешательства, объяснить было нельзя.
— Что? — Пентакоста медленно поднесла свободную руку к лицу. — Это… волшба, — сказала она первое, что ей пришло в голову. — Колдовство. Но оно уже сходит. Должно быть, ваше появление разрушило чары. — Глаза ее обежали комнату и расширились: — Тут что-то произошло?
Беренгар уставился на Оситу.
— Эта женщина… Посмотрите. Почему она… там?
Пентакоста нахмурилась.
— Я не знаю. Она… она была тут со мной. Но тут было и что-то еще. Что-то очень грозное и… порочное.
Беренгар тотчас же перекрестился и, заметив, что Пентакоста того же не сделала, приписал это влиянию колдовства.
— Да защитит нас Христос Непорочный, — произнес он с нажимом.
— Да-да, — опомнилась Пентакоста и наконец повернулась к нему. Глаза ее полнились огромными сияющими слезами. — Это было ужасно.
Она понизила голос до шепота, и Беренгар, напряженно тараща глаза, весь обратился в слух.
— Пол башни словно бы провалился, и провал этот зиял, открывая дорогу в ад. Огненную дорогу. Я пришла сюда, чтобы продолжить работу. Вы, кстати, знаете, что я умею и прясть, и ткать?
— Да, Пентакоста, — изумленно пробормотал Беренгар. — Конечно, я знаю.
— Вот-вот, — загадочно сказала она и поднесла руку к горлу. — Осита сидела у маленького станка. Вы могли это видеть. И я тоже уже собиралась присесть, как вдруг… — Она содрогнулась и на мгновение прикрыла руками лицо. — Раздался страшный звук, более ужасающий, чем рев урагана. Он походил на глас ангела смерти, и эта комната погрузилась во мрак.
— А вы? — Беренгар снова перекрестился. — Что в это время делали вы?
— Что я могла? — усмехнулась она. — Что может женщина в момент столкновения армий? А ведь событие было именно таковым. Я… в глазах моих потемнело, а руки сами собой задвигались и принялись кромсать ткань. Я… Я совсем этого не хотела. — Она потупилась, как нашкодившая девчонка. — Вы не должны… Не ругайте меня. Я собиралась ткать, но тут что-то вошло в меня, и… я не могла устоять.
— Пентакоста, — трагическим шепотом воззвал Беренгар, простирая к ней руки. — Идите ко мне. Я позабочусь о вас.
— Я… я не знаю, — прошептала она, но тут на полу шевельнулась Осита, издав тихий мучительный стон.
Пентакоста зябко поежилась. Деревенщина может очнуться и заронить сомнение в душу тянущего к ней руки глупца. Она с судорожным рыданием воззрилась на Беренгара.
— Да, мой спаситель. Пожалуйста, уведите меня. Не оставляйте меня здесь одну, умоляю.
Вопреки охватившему его ужасу, Беренгар внутренне возликовал. Он мечтал взять эту гордячку под свое покровительство уже более года, а теперь она сама умоляет о том. Когда Пентакоста вложила в его руку свою и доверчиво склонила голову ему на плечо, сын Пранца ощутил себя могущественнее Оттона — воинственного германского короля.
— Утешьтесь, мое сокровище, — сказал он ей голосом, который, как ему думалось, был исполнен спокойствия.
— Я никогда не слышала о чем-либо подобном, — шепнула Пентакоста, позволив слезам скатиться по ее закрасневшимся от деланного смущения щечкам. — Это было хуже, чем изрыгающий проклятия дьявол. — Она неуверенно пошла вниз по ступеням и вдруг, вся дрожа, прижалась к нему: — Волшба. Она еще здесь.
— Она слабеет, — заверил ее Беренгар, опасливо озираясь. — Вы уже выглядите много лучше, чем раньше.
Наверху вновь простонала Осита, и Пентакоста ускорила шаг.
— С вами я не боюсь, — произнесла она слабым голосом. — Вы мой защитник, дорогой Беренгар. Я знаю, что могу ввериться вам. У меня нет в том ни малейших сомнений.
«Идиот, — подумала она про себя, заметив, как он вспыхнул от удовольствия. — Ему можно внушить что угодно».
На площадке нижнего этажа она вновь задрожала.
— Волшба исходила отсюда. Отсюда извергалось адское пламя и, клубясь, поднималось наверх. Я только теперь это поняла. Отсюда, конечно отсюда!
— Отсюда? — переспросил Беренгар, стараясь не глядеть на дверь, ведущую в обиталище чужеземца.
— Да, — Пентакоста судорожно вздохнула. — Ах, Беренгар, уведите меня от этого страшного места. И проводите туда, где я смогла бы забыться. Например, в южную башню. Там, в женских покоях, вся эта гнусность, надеюсь, будет мне уже не страшна.
— В женских покоях? — повторил Беренгар, чувствуя, что от него уплывает удача. — А почему бы нам… — Тут его осенила блестящая мысль: — Почему бы нам не заглянуть в кухонный зал? Вам просто необходимо чем-нибудь подкрепиться, ведь эти жуткие переживания отняли у вас столько сил!
Ему, конечно же, не хотелось, чтобы драгоценное внимание его спутницы расходовалось на такую прозаическую вещь, как еда, однако в женских покоях она вообще стала бы недосягаемой для него, и заход в кухни был, безусловно, меньшим из угрожающих их сближению зол.
— Кухонный зал? — спросила с деланным беспокойством она. — Как я могу решиться на это? Все, кто там будет, увидят мое ужасное состояние, начнутся расспросы, а мне сейчас совершенно не хочется ни с кем говорить.
Это было притворством. Пентакоста желала огласки, но сознавала, что должна быть подавленной и молчаливой, как и положено жертве волшбы.
Беренгар приосанился, погладил ей руку и засопел, с излишней заботливостью поправляя венчик в ее волосах.
— Я объясню им все сам, — заявил он. — Вам не придется себя утруждать, дорогая.
— Как вы добры, — пробормотала она и снова прижалась к своему спутнику, хотя они уже шли через плац, привлекая к себе удивленные взгляды.
Лаус, старший повар крепости, находился в деревне, выбирая к завтрашнему ужину живность. Его помощник Ифор разделывал двух коз и одновременно присматривал за работой посудомоек и пекарей. Младший пекарь взбивал масло, двое других просеивали муку, а возле печи восседал брат Эрхбог, перед которым лежал клин сыра и стоял кувшин с пивом.
— Что, во имя пылающих кораблей? — вскричал сердито, заметив вошедших, Ифор. — Что вы
