— Знаю. — И будет больно какое-то время, но потом все пройдет. — Сент-Герман опустился на табурет. — Тебе не стоит залеживаться. Давай-ка сядем. Я придержу тебя за спину, чтобы поберечь руку.
Предложение сильно смутило Оситу, но она храбро кивнула:
— Помогите мне, да.
Он осторожно перевел ее в сидячее положение и положил за спину две жесткие подушки.
— Тебе так удобно?
Осита вздохнула:
— Да. Ваша постель очень жесткая, как и наши. — Она вопросительно глянула на него: — Я думала, господа спят на мягких кроватях.
— Не все, — улыбнулся Сент-Герман. — Я плохо сплю на пуховиках, а на чем-либо твердом — прекрасно. — Он помог ей устроиться поудобнее. — Ты не спеши. Попривыкни к своему новому положению, а уж потом поднимешься на ноги. Ты ведь пока еще к этому не готова?
— Нет, — согласилась Осита и нервно зевнула. — Пока еще нет.
— Осваивайся, — сказал он. — И подумай, с какой из женщин сговориться о помощи на месяц-другой. Пока не срастется кость, ты не сможешь как следует приглядывать за детьми. А еще тебе этим летом нельзя подпускать к себе мужа. Пока боли совершенно не прекратятся. Ты должна помнить о том.
— Он прибьет меня, если я ему откажу, — заявила Осита. — Руэль хороший муж, но без этого не обойдется и дня.
— Я поговорю с ним, — пообещал Сент-Герман, надеясь, что пара золотых монет поможет ему убедить пылкого лесоруба временно отказаться от любовных утех.
— Он имеет права на меня, — возразила Осита.
— Но не когда ты больна, — парировал Сент-Герман. — Как ты себя чувствуешь?
— Вполне сносно.
— Комната не колеблется? Ты можешь встать?
— Нет еще, — сказала она. — Но встать так и так придется, ведь я должна быть рядом с женой герефы… того, что ушел в монастырь.
— Не сегодня. И не в ближайшее время. Пока не срастется рука.
Она посмотрела на него как на умалишенного.
— Но такова моя служба. Герефа велела мне быть рядом с ней.
— Я потолкую с герефой, — вновь пообещал Сент-Герман. — И все объясню. А тебе следует думать лишь о здоровье.
Осита нахмурилась.
— Но…
— Никаких «но». — Он добавил строгости в голос. — Ты должна отдыхать этим летом или будешь вынуждена отдыхать всю дальнейшую жизнь. Калеке уже никто ничего не поручит.
Она отвернулась и долго молчала. Потом заявила:
— Я хочу встать. Вы приглядите, чтобы я не упала?
— Конечно.
Сент-Герман без труда помог служанке подняться и какое-то время пристально наблюдал за ней, стараясь понять, не кружится ли у нее голова. Потом удовлетворенно кивнул:
— Побудь, пожалуйста, здесь, а я схожу за Дуартом. И сообщу о случившемся Геновефе. Дуарт проводит тебя в деревню. Доведет до самого дома.
Упрямица затрясла головой.
— Я хочу пойти вместе с вами. Мне надо знать, могу ли я передвигаться без посторонней помощи. Так будет скорее.
Она попыталась выпрямиться и сделала это, хотя побелела, как полотно.
— Почему бы тебе не поберечь свои силы? Дорога от крепости до деревни сейчас утопает в грязи. — Сент-Герман взял ее за здоровую руку и заставил пройтись. — Способна ли ты на столь трудную прогулку без чьей-либо помощи?
— Нет, — был ответ. — Меня что-то шатает.
— Вот видишь. — Он подвел ее к стулу. — Сядь сюда и обопрись на спинку. Так тебе будет легче. А я очень скоро вернусь.
Она послушно села, но, когда он двинулся к двери, воскликнула:
— Я хочу идти с вами. Если я тут останусь, мой муж приревнует меня.
— Со сломанной рукой и синяками в подглазьях?
— Он отыщет тому очень много причин. — Она опустила глаза, потом вновь подняла их. — Ведь вы иностранец.
— Ладно, — сказал Сент-Герман. — Мы пойдем вдвоем искать старосту. Вместе мы сделаем это гораздо быстрее.
Он понял, на что ему намекнули. Чужак не житель крепости или деревни, и потому каждый волен предположить, что он в пылу страсти ломает женщинам руки. Что же в том странного? Чужак есть чужак.
— Да, — без тени улыбки согласилась Осита. Лицо ее вдруг помрачнело и напряглось. — Ну хорошо, — сказала она. — Может, это и правильно, что я пострадала. Я приму это и не стану взывать к Христу об отмщении. В конце концов, мне поручили следить за госпожой, а я не справилась с поручением. Теперь нас с мужем могут вообще прогнать из деревни, и это в то время, когда так опасно в лесу.
— Вас не прогонят, — возразил Сент-Герман. — Герефа этого не позволит.
— Позволит, если так решит ее брат. — Осита вздохнула: — Если бы Геновефа была со мной в швейной, возможно ничего бы и не стряслось.
Сент-Герман вскинул брови.
— О чем ты? Ты ведь не помнишь, что там случилось.
Осита вздохнула еще раз.
— Госпожа набросилась на меня.
— Вот как? — Сент-Герман внимательно посмотрел на служанку. — Она принялась крушить станок, а ты попыталась остановить ее в ее буйстве? Стало быть, ты все помнишь?
— Вспомнила лишь сейчас. Все вышло точно так, как вы сказали. Госпожа была очень разгневана. — Осита побледнела. — Я никогда не думала, что женщина может так разъяриться. — Она попыталась перекреститься, но вновь не сумела и опустила глаза.
— Возможно, надо бы кликнуть сюда Геновефу? — раздумчиво произнес Сент-Герман.
— Нет-нет! — всполошилась Осита. — Геновефа ничего не должна знать. — Заметив вопрос в глазах иноземца, она пояснила: — Геновефа — из крепости, я — из деревни. Я могу бранить при ней деревенских, но не имею права порицать тех, кто отсюда, а уж особенно госпожу. Она все равно примет ее сторону, что бы я ни сказала.
Какими бы странными и нелепыми ни казались со стороны эти тонкости, Сент-Герман понимал, что они имеют огромное значение для проживающих здесь людей, и полагал для себя обязательным с ними считаться.
— Очень хорошо, — сказал он после раздумья. — Я Геновефе ничего не скажу. Но ты, в свою очередь, обещай мне, что расскажешь обо всем герефе. Закон есть закон, и все злодеи должны нести наказание за свои преступления.
Осита серьезно обдумала его слова, но ответ ее был уклончив:
— Жена герефы Гизельберта так не считает.
— До поры до времени, — мрачно сказал Сент-Герман. — Впрочем, делай как знаешь. Ты пострадала — тебе и решать.
На этот раз Осита раздумывала еще дольше, но наконец подняла голову и произнесла:
— Ладно. Я расскажу все герефе. Вы, наверное, правы. Закон есть закон.
Рекомендательно-опознавательное письмо, составленное для Ротигера в Вердене.
