День народного единства: биография праздника

1622/23 —1629/30 гг. Дмитрий Михайлович не менее 37 раз приглашался к царскому столу, больше него приглашались только бояре М. Б. Шеин (47 раз) и князь Д. И. Мезецкий (45) [90, 227].

Филарет, как уже говорилось, изменения в аппарате производил постепенно, ликвидируя влияние прежнего окружения, от «великородных» до «худородных». В 1623 г. патриарх поднял дело царской невесты М. Г. Хлоповой, расследование вскрыло интригу родственников «великой старицы» Марфы – Салтыковых, сорвавших женитьбу юного царя на любимой девушке; их велено было лишить думных чинов и сослать, а в 1628 г., видимо тоже с опалой, лишился важного поста постельничего еще один дальний ее родственник, К. И. Михалков [20, 22].[81] Расколота романовская группировка, замечают современные исследователи, была тонко и умело: изгнанию подверглись те, кто явно злоупотреблял властью, служебным положением, был бездарен [96, 314–316]; добавим еще, и непопулярен в народе, так что опалы воспринимались массами без сожаления. И именно на время правления Филарета приходится наиболее интенсивная служба Пожарского в приказах.

В 1630-е годы князь исполнял и другие, обычные для боярина функции: проводил «разборы» служилых людей, проверял готовность городового дворянства к службе, здоровье, вооружение и материальные возможности служилых людей и определял им поместные оклады. Это было ему не в новинку. Во время Смуты, еще не имея большого канцелярского аппарата, князь многое вынужден был делать лично – например, 22 декабря 1617 г. казак И. Ларионов просил в Галицкой чети подтвердить свой оклад – «и сыскано в Розряде в столпе 121 году (т. е. 1612/13 г. – еще в период «Совета всей земли»)… Ивашку Ларионову помесной оклад учинено 250 чети, денег из чети 8 рублев, а на выписке ево помета боярина князя Дмитрея Михайловича Пожарсково» [162, 307].

Еще одним фактом, подтверждающим благоволение Филарета, было включение многих сведений о Пожарском в «Новый летописец» – книгу, которая создавалась в 1620– 1630-е годы в кругах, близких к Филарету, и, возможно, под его редакцией, которая должна была продолжить официальное летописание и создать «руководящую» версию событий Смутного времени. Летопись эта не была завершена, видимо, по причине уменьшения влияния престарелого Филарета в последние годы жизни [29, 376– 379].

В книгу, в частности, вошли уникальные, более нигде не встречающиеся сведения о ранних победах Пожарского, источником здесь мог быть либо он сам, либо кто-то очень информированный из его окружения [29, 302–314]. Заметим, что большинство Салтыковых упомянуто в летописце в крайне негативном ключе [29, 297–302]. Некий шведский дипломат, побывавший в России в 1620-е годы и уехавший в 1624 г. (по современным данным, это был голландец И. Масса, автор известной книги о России), в своих донесениях давал характеристики виднейшим в то время лицам. Он, перечисляя, в частности, «наиболее знатных бояр, которых я знал в Москве», ставил Пожарского в списке на 13-е место и в таких выражениях – «князь Дмитрий Михайлович Пожарский, ему предано было все общество» [103, 19–20].[82]

Смоленская война

К началу 1630-х годов, казалось, могла сбыться заветная мечта правительства Филарета – возвращение Смоленска. Европа все крепче увязала в Тридцатилетней войне, деятельнейшим участником «протестантского» альянса выступал шведский король Густав-Адольф, со времени своих неудач под Псковом многому научившийся и ставший одним из лучших полководцев эпохи. Россия активно помогала ему хлебом и финансами, Швеция присылала новейшее оружие и военных специалистов. Речь Посполитая же была неявным, но деятельным помощником «католического» альянса. Наемные отряды знаменитых «лисовчиков» наводили ужас на всю Европу, проскакав Венгрию, Чехию, Австрию, Италию, Баден и германские земли до французских границ [173]. Смерть в апреле 1632 г. Сигизмунда III давала России шанс на открытие «восточного фронта» общеевропейской войны против ослабленной, как это бывало обычно в период «бескоролевья», Речи Посполитой.

Земский собор июня 1632 г. разорвал Деулинское перемирие и объявил войну. Но кампанию почти с самого начала стали преследовать неудачи. Назначенные первоначально воеводы – князья Д. М. Черкасский и Б. М. Лыков, оба состоявшие в родстве с Романовыми, видимо, недолюбливали друг друга и сразу разругались. Лыкова особо возмутило, что он стал вторым воеводой у весьма молодого по сравнению с ним человека. Он бросил Филарету, своему шурину, что-де уже стар подчиняться – более 30 лет ездит со своим набатом,[83] и вообще наговорил патриарху массу грубостей, после чего оба воеводы были отставлены [62, 374–377; 43, 269–270]. Тогда первым воеводой назначен был боярин М. Б. Шеин, известный своей героической обороной Смоленска 1611 г., а вторым к нему – князь Д. М. Пожарский. Во время «отпуска» воевод в Боярской думе в присутствии патриарха, видимо, была очень нервозная обстановка, происходили споры, о содержании которых нам неизвестно. Шеин зачем-то устроил скандал, оскорбляя бояр (однако, неясно, кого именно) намеками на их трусость и «вычитывая» свои былые подвиги, что выглядит на современный взгляд странно, если вспомнить, чем закончилась оборона Смоленска. Пожарский, как бы предчувствуя грядущую беду, заболел и был сменен А. В. Измайловым. Возможно, тогда ему дали другое задание – его авторитетом в который раз воспользовались для сбора средств на войну. В ноябре 1632 г. решением Земского собора Пожарский возглавил комиссию для очередного сбора «пятой деньги» вместе с уважаемым архимандритом московского Симонова монастыря Левкием и М. Ф. Глебовым [5].[84]

Долгие сборы поместного войска, неоконченная выучка полков «нового строя» и другие неурядицы не позволили использовать благоприятный политический момент. Если города на пути к Смоленску сразу сдавались и целовали крест царю Михаилу, то сам город, одна из мощнейших в Восточной Европе крепостей со стенами и башнями работы знаменитого Федора Коня, оставалась крепким орешком, и это несмотря на небольшой гарнизон и мощную осадную артиллерию, подвезенную Шеиным. Видимо, только теперь боярин понял, что оборонять крепость легче, чем ее штурмовать.

Когда период избрания нового короля в Польше закончился, молодой Владислав IV начал формировать армию, которая должна была снять осаду. Тем временем с юга на русские рубежи двинулись запорожцы, верные королю, они разорили ряд городов и разбили выставленный против них заслон; усилились и крымские набеги, что безусловно было искусно скоординировано новым польским правительством. Эти набеги имели еще одно негативное последствие: дворяне – помещики южных уездов побежали из армии спасать свои земли, семьи, имущество. М. Б. Шеин не проявлял особой активности, окружив свой лагерь укреплениями, он собирался взять город измором. Однако Владислав со своими полководцами успел собрать армию, которая осуществила тот маневр, который не удался Ходкевичу в 1612 г., – окружить осаждающих. Армия Шеина быстро таяла, из осаждающего он превратился в осажденного – а он был явно не Пожарский.

Неудачи, видимо, подкосили железное здоровье Филарета – более чем 80-летний старец, выдержавший аресты, ссылки, взлеты и падения, умер 1 ноября 1633 г. В помощь Шеину начали собирать вторую армию. Почувствовавший себя лучше Пожарский сначала опять поставлен был собирать «пятую деньгу» на нужды войска, а также летом 1633 г. дважды участвовал в сборе воинских сил «на берегу» для обороны от «прихода» крымцев [69, 251]. Шеин же проявлял крайнюю безынициативность. Даже блокированный, он находился в прекрасно укрепленном лагере и имел еще значительно больше войск, чем неприятель, но не попытался прорвать довольно тонкое окружение. Бездействие Шеина удивляло и соратников, и противников.

В октябре 1633 г. началась организация вспомогательного корпуса под командованием Д. М. Черкасского и Д. М. Пожарского [151, 122–123]. K ним в полк назначены были многочисленные чины Государева двора – стольники, стряпчие, московские дворяне и жильцы, а также городовые дворяне, а на жалованье собрана была огромная сумма – 50000 рублей [58, 213]. Однако было поздно. Полковой шатер (штаб) воевод должен был находиться в Можайске, там же планировали провести смотр войска. Служилые люди собирались крайне медленно. О качестве подобного войска позднее, в 1656 г., колоритно писал князь Н. И. Одоевский: «…городовые дворяня и дети боярские, которые написаны в списках… безконны и безодежны, в лаптях, и многие везут тележенка сами, а иные бредут пеши» [75, 195]. Пожарский и Черкасский, как могли, торопили неповоротливую дворянскую