Настроение солдат не вызывало сомнений. «Да они тут все большевики», — подумал Джекобс.
Затем его свели с офицерами. Помещались они в отдельной казарме, в работах не участвовали и время проводили как кто хотел. Запрещалось им только отлучаться из лагеря.
Офицеры были настроены враждебно к революции. Тем не менее и они заверили Джекобса, что нет оснований для распространившихся в европейской печати слухов. Худощавый рыжеусый майор — типичный пруссак — обратил внимание журналиста на то, что среди солдат ведется большевистская пропаганда. Джекобс пожал плечами.
— Что же вы хотите? — сказал он.
Алеша водил Джекобса по помещениям лагеря, открывал перед ним настежь двери, кладовые, предложил слазить на чердак.
— Я вижу: тут хорошо подготовились к нашему посещению, — сказал Джекобс с кислой улыбкой и от дальнейшего осмотра лагеря отказался.
— Вот это вы зря... Никто не готовился, — обиделся Алеша.
— О, я удовлетворен! Я верю... — примирительно сказал Джекобс. — Вы не обижайтесь, молодой человек. Журналист должен быть немножко... немножко недоверчив. Профессия...
— Ладно. Вы теперь знаете, как обстоит дело. Можете дать информацию, — заметил Алеша, провожая Джекобса в канцелярию лагеря.
— Просто сообщить информацию! Бог мой! — возразил журналист. — Я же творческая личность. Собственно, я все время стою на почве фактов, — продолжал он рассуждать, пока они шли по двору. — Событие дает толчок моему уму. Я соображаю, как его поинтереснее подать, как повернуть. Здесь действует моя интуиция, мой интеллект. В конце концов даже фотограф выбирает определенный ракурс для снимка.
«Мудрит он что-то», — подумал Алеша, первым взбежал на ступеньки крыльца и открыл дверь.
...Когда они уезжали, день клонился к вечеру, работы в лагере были закончены. Возле кладовой за хлебом выстроилась очередь военнопленных. Немецкие солдаты, увидев Джекобса, опять загомонили и принялись хохотать.
Джекобс вынул из футляра фотоаппарат и запечатлел их смеющиеся, веселые лица.
— Теперь-то вы убедились, что никакого оружия у пленных нет? — спросил Алеша.
— А я в этом никогда не сомневался, — ответил Джекобс.
Сани пошли под раскат, и он поспешно ухватился за противоположный отвод, чтобы не вылететь в сугроб.
— Держись, американец, я покажу вам русскую езду! — сверкнув по-озорному глазами, крикнул Алеша.
Концом вожжей он хлестнул лошадь, гикнул... И они понеслись под гору так стремительно, что только ветер засвистал навстречу да снежная пыль взвилась позади.
Сани бешено кидало из одной стороны в другую, что-то скрипело, потрескивало. Комья твердого слежавшегося снега летели из-под копыт прямо в лицо Джекобсу.
Журналист, привстав на коленях, обнял Алешу за плечи и тоже что-то кричал, весело скаля зубы.
«Да он совсем компанейский парень. Тоже, поди, не сладко мотаться по чужим странам», — подумал Алеша и ободряюще крикнул:
— Ничего, брат! Давай шевели своих буржуев... Во как жить будем!
— О'кей!.. Революшен... — в совершенном восторге от быстрой езды и Алешиной наивности заорал Джекобс.
...Отправляя в редакцию отчет о посещении лагеря военнопленных, Джекобс вспомнил слова Алеши Дронова, усмехнулся и размашистым почерком написал внизу снимка: «Взгляните на эти довольные лица немцев. Они стоят в очереди за оружием».
К марту признаки наступающей весны становятся общезримыми и торопят даже тех, кто до сих пор спокойно дремал. Два месяца, оставшихся до навигации, — небольшой срок. Так уж повелось, что в эту пору на флотилии начиналась самая горячка: унтер-офицеры и боцманы каждый по своей части прикидывали, что еще не пригнано, не перебрано; командиры соображали, где и как достать необходимый материал: поршневые кольца, запасные лопасти для винтов, электропровод; интенданты затевали особо интенсивную переписку; в вышестоящих штабах готовились к проверке.
Нечто подобное происходило в последние дни февраля 1918 года. Из Владивостока Центральный комитет Сибирской флотилии затребовал сведения о ходе судоремонта и основные данные по механической и всем прочим частям. Чего только не следовало описать: «Система главных машин и их мощность. Завод и год постройки. Наибольшие: давление пара, число оборотов и скорость судна. Диаметры цилиндра и ход поршня. Система золотников и их размерение. Пусковой привод и его элементы...» Далее с такой же детализацией перечислялись воздушные насосы, помпы, холодильники, рулевые и шпилевые машины, динамо-машины, котлы, питательные средства и устройства к ним. Авторы запроса интересовались вместимостью грузовых трюмов, запасами угля, масел, расходованием их при разных скоростях хода. Требовались копии актов, диаграмм, машинные формуляторы...
Кому-то, видно, хотелось занять людей ненужной перепиской, осложнить и без того трудную работу по возрождению боевых кораблей.
Над затоном свирепствовали ветры. Снег, как погребальный саван, ложился на палубы и надстройки разоруженных мертвых кораблей.
Днем маленькие фигурки людей копошились возле двух башенных лодок и стоявшей поодаль канонерки.
Кормовая часть «Шквала» выморожена из воды; вырубленная во льду траншея открывала доступ к поврежденной части донной обшивки. Измятые при посадке на камень стальные листы решили править при помощи домкратов.
С того момента, как приступили к работам, мастер Спаре и старший помощник «Шквала» не покидали отсека. Предоставив действовать механику, старпом ни во что не вмешивался. Спаре сосал погасшую трубку. Оба глядели на обнаженное днище с заметной выпучиной между шпангоутами, на установленные в отсеке опорные брусья.
За стеной басовито гудела форсунка нефтяной лампы, бушевало пламя. На черном металлическом листе появился светящийся розоватый кружок.
— Внимание! Начнем! — Механик подал знак, и гидравлический домкрат пришел в действие.
Под давлением поверхность металла стала как бы шелушиться: отстал слой краски и ржавчины.
— Пошло. Будет порядок. — Спаре облегченно вздохнул.
— Пусть там получше смотрят за лампой. Не пережгли бы лист, — сказал старпом.
— Есть! — Ботинки прогрохотали по трапу.
После бегства Лисанчанского латышу Спаре пришлось принять мастерские порта. На этот пост мастера выдвинули сами рабочие.
Уравновешенный, неторопливый, с неизменной трубкой в зубах, он поспевал всюду. Подойдет незаметно, послушает перебранку и скажет:
«Зачем шум?.. Дело надо делать. Язык рукам не всегда помощник».
Не раз приходилось мигать глазами корабельным специалистам, когда начальник мастерских уличал кого-нибудь в намерении втереть очки. Он умел быстро прикинуть необходимые затраты труда и материалов. Черкнет два-три раза карандашом и скажет, тая усмешку в умных серых глазах:
«С запасцем посчитали. Половины за глаза хватит».
«Ян Эрнестович!» — взмолится седоусый служака.
«Больше ни грамма. Точка».
Спорить с ним бесполезно. Потом обнаруживалось, что материалов действительно не хватало. Но самую малость. Всегда находилась возможность покрыть недостачу за счет корабельных ресурсов. Спаре, видно, на это и рассчитывал. Зная, как трудно теперь с материалами, он был скуп до крайности.
Надо было удивляться, как в условиях общей разрухи, ужасающей нехватки материалов и недостатка
