Мучительно долгими показались Зотову эти минуты ожидания.
Но вот неподалеку загремели выстрелы, будто там, за окнами, кто-то рвал полотно. В доме захлопали двери.
«Началось!» — подумал Зотов с радостью и страхом. Стоя сбоку у окна, он часто и мелко крестился.
Когда мимо особняка прошла сотня казаков, Зотов вдруг заторопился, схватил винчестер и тоже выбежал на улицу.
Стрельба удалялась к окраинам. В центре города казаки-гамовцы охотились за одиночками красногвардейцами.
Зотов, нацепив белую повязку, примкнул к отряду гражданской милиции. Пыхтя и отдуваясь, он бегал вслед за сынками своих компаньонов, палил куда-то из винчестера и чувствовал себя героем.
Недалеко от особняка они насмерть забили прикладами пожилого рабочего. Зотов первым ударил его сзади, а потом с остервенением пинал упавшего человека короткими ногами.
— Кончилась ваша власть. Кон-чи-лась... — фальцетом выкрикивал он, распаляя себя и других.
Жажда крови влекла его дальше.
— Господа, там матроса схватили! — сообщил пробегавший мимо человек с белой повязкой.
— Ага, матро-ос... — зарычал Зотов. — Ребята, дадим и ему отведать красной юшки!
В конце переулка группа людей образовала круг под уличным фонарем. Зотов прибавил шагу, а затем, подстегиваемый мстительным чувством, затрусил рысцой.
Шумно дыша, Зотов выбежал на перекресток. И в это время там, где столпились казаки и милиционеры, полыхнуло пламя.
У Зотова ноги сразу приросли к земле. Скрежет осколков над головой и звон посыпавшихся из окон стекол в один миг отрезвили его.
Фонарь погасило взрывом. Стараясь не смотреть на то, что осталось внизу, Зотов повернул обратно.
— Господи, благодарю, что оборонил, — шептал он застывшими губами.
Весь его пыл пропал бесследно.
Утро и большую часть следующего дня он просидел дома, с тревогой прислушивался к звукам боя, отодвинувшегося к этому времени в район затона.
Многие соседи Зотова эвакуировались в Сахалян. Туда же отправилась его супруга, захватив добрую половину своего гардероба.
Когда канонерская лодка «Орочанин» из Астрахановки открыла огонь по городу, по местам скопления казаков и белой милиции, Зотов тоже поддался панике.
— Запрягайте лошадей! Пакуйте чемоданы... живо, живо! — кричал он, бегая по комнатам, не зная толком, что брать с собой, теряясь среди массы вещей.
В разгар сборов вернулся Лисанчанский. Он с усмешкой посмотрел на суетящегося без толку хозяина и сообщил, что красногвардейцев вытеснили из района мастерских на остров затона. Оттуда они переходят на противоположный берег Зеи. Другие отряды рабочих отступили к речке Чигири.
— Ну, обрадовали вы меня, Станислав Генрихович. Слава тебе, господи! — Зотов захлопнул крышку чемодана и сел на него. — Не знаете, пароходы там не повредили? Что-то дым большой, — озабоченно сказал он.
— Ерунда. Халупы горят. Пожалуй, я перекушу немного да лягу спать. — Лисанчанский потянулся, захрустел пальцами.
В соборе служили благодарственный молебен. Высокие стрельчатые окна были бледно озарены мерцающим светом, доносился торжественный хор.
Священник в шитой золотом ризе говорил о христолюбивом воинстве и мирянах, во славу божью взявших оружие.
Зотов в распахнутой тяжелой шубе стоял впереди и со слезами умиления внимал проповеди.
Честолюбивые мысли плыли одна за другой, как ладанный дым из кадильниц.
Снова грянули колокола.
Бомм! Бомм! — Старались звонари благовещенских церквей: тугой медный звон висел над городом, покрывая звуки далекой стрельбы.
Из собора Иван Артамонович возвращался полный новых планов и забот.
Сам себе он казался фигурой очень значительной.
Атаман Гамов, обедая у Зотова, обещал в скором времени послать на прииски казачьи отряды для наведения порядка. Приглашенных было немного, и разговор носил конфиденциальный характер.
Все было как в доброе старое время. Подкрахмаленные скатерти, серебро, хрусталь... Вина и коньяки. Шампанское.
Посреди стола на длинном блюде красовался аппетитно зажаренный, подрумяненный поросенок, искусно обложенный со всех сторон свежей зеленью из собственной теплицы.
— Немцы у стен Петрограда. Боже мой, — говорил затянутый ремнями адъютант и сердито сопел. — Демобилизовали русскую армию, разогнали ее костяк — офицерство; теперь пожинают плоды своей безумной политики. Возможно, господа, что именно здесь, у нас, начинается движение за возрождение России.
— Вы скажите, много у вас арестованных? Где их содержите? — прервал его рассуждения управляющий отделением Сибирского банка.
— Пятьсот тридцать солдат заперты в реальном училище. Несколько сот человек в тюрьме. Мухин с помощниками тоже там, — весьма предупредительно ответил адъютант.
— Что вы намерены с ними делать?
Гамов управился с порцией поросенка, потрогал молодцевато черные усики, сказал:
— Рассортируем... — и жестко усмехнулся.
— Уж будьте добры, господин атаман, уймите смутьянов. Повесьте их, что ли, — воскликнул Зотов.
— Господа, я все сделаю для восстановления порядка и законности.
Разговор велся под звуки недалекой канонады: шла артиллерийская дуэль между казачьей батареей и красной канонеркой «Орочанин». К пушечной пальбе в Благовещенске попривыкли и уже не пугались, как в первые дни.
— Я отклонил попытку красных вступить в переговоры. Мое требование одно: безоговорочная капитуляция. Я не страшусь призрачных сил Астрахановки, — заговорил вдруг Гамов, и было непонятно: хотел он уверить в этом других или же самого себя.
— А я думал к жене в Сахалян перебраться, пока тут идут бои, — признался Зотов.
— Милейший Иван Артамонович, в этом нет необходимости.
К концу обеда вернулся Судаков, оживленный, посвежевший. Он хлопотал об общественной поддержке вновь образовавшемуся правительству.
— Господа, я счастлив, что во главе пас стал человек, которому близки и дороги идеалы демократии, идеалы социализма, — воскликнул он, когда хозяин представил его почетному гостю.
Гамов, не вставая, чуть наклонил голову.
К одиннадцатому марта — на исходе первой недели мятежа — в Астрахановке сосредоточилось более семи тысяч красных бойцов. Пополнения прибывали непрерывно. По всем дорогам Амурской области тянулись сюда вооруженные отряды Красной гвардии и отдельные группы демобилизованных солдат. Прислали свои боевые батальоны рабочие Хабаровска, Владивостока, Никольск-Уссурийска, Свободного. Из Приморья прибыл эшелон с артиллерией.
В Астрахановке не было двора, где не стояли бы на постое красногвардейцы. Бойцы посменно спали в избах, а остальное время проводили во дворах, греясь у костров. Из уст в уста передавались последние новости. Происходили самые неожиданные встречи.
Вспоминали бои в Карпатах, восстание минеров во Владивостоке, каторжные тюрьмы Забайкалья. Говорили о тех, кому не суждено было дожить до победы революции. Находились люди, которые лично
