Что Сашу надо выручать и немедленно, в этом у Василия колебаний не было. Но он знал, что одному лезть на рожон бесполезно. Отправиться сейчас за подмогой — пройдет слишком много времени. «Эх, как это я промашку дал! Конь меня, видно, попутал. Дурак я, дурак!» — ругал себя Василий.
Снег тем временем как следует разошелся. С места, где за кустами черемушника стоял Василий, держа в поводу Нерона, жарко дышавшего ему на щеку, хутора не стало видно. Хуторские постройки как бы растворились в белесой мгле.
Недалеко в поселке начали перекличку петухи.
«Третий час. Ну, пойду! Двум смертям не бывать, а одной не миновать», — решил Ташлыков.
Он завел коня подальше в кусты и привязал его. Затем проверил карабин и напрямик, увязая в снегу, побрел к хутору. Когда сквозь падающий снег перед ним совсем близко возникли хуторские постройки, Василий лег на живот и пополз. Двигался он со всей возможной осторожностью. Он был почти у ограды, когда по ту сторону ее кто-то невидимый Ташлыкову громко сказал:
— К черту! Конечно, он не вернется.
— С перепугу до самого города побежал! — с веселым смешком откликнулся другой человек, судя по голосу, более молодой. — А холодно лежать, — продолжал он, звучными шлепками отряхивая со своей одежды снег. — В избе погреться бы перед дорогой.
— Можно, — согласился первый, видимо бывший за старшего. — Этот Левченко жив?
— Куда!.. Наповал убит. Чего с трупом делать теперь? Староверу оставить разве?..
— Самое разумное — в прорубь спустить.
Голоса удалялись.
«Эх, Саша, Саша!.. — горестно думал Василий. — Перестрелять разве этих? Да много их...»
Ташлыков послушался голоса благоразумия и отказался от намерения немедленно отомстить за смерть товарища. Сначала ползком, а затем быстрым шагом, почти бегом, он вернулся к тому месту, где оставил Нерона. Горько и больно было ему в эту минуту.
«Что же я Лексею Никитичу скажу?» — подумал он, садясь в седло и выезжая на дорогу.
...Было уже светло, когда Ташлыков в сопровождении понятых вернулся на хутор. Никаких следов Саши Левченко они не нашли. Только возле строения, где разыгралась схватка, Василий, разгребая руками свежий снег, обнаружил темные кровавые пятна.
К проруби и обратно вели человеческие и конские следы, присыпанные снегом.
Снег продолжал валить.
Ветер дул порывами, вздымал мягкий, неулежавшийся снег, кружил его над землей. Казалось, сам воздух был смешан со снежной пылью.
Старик старовер, которого они обогнали по дороге из поселка, ходил вслед за Василием, всплескивал руками, сокрушался.
— Меня на такой грех дома не было! В кои веки к сыну меньшому в гости собрался, с ночевкой. И вот — на тебе... Ах, господи! Господи-Сусе...
Василий, повернувшись к нему спиной, смотрел на реку. Сомнений в гибели Саши у него не было никаких. Гнев и ненависть тяжелым обручем сжимали ему сердце. Если бы старик в эту минуту мог увидеть лицо Ташлыкова, оп постарался бы больше не попадаться ему на глаза.
А верст на семь выше по берегу в эту минуту к реке спускались два закутанных в башлыки всадника. Передний — Варсонофий Тебеньков — придержал коня на крутом спуске, оглянулся.
— Выходит, на родной земле нам места нет? — спросил он с жалкой блудливой улыбочкой.
Второй всадник, в котором нетрудно было узнать сотника Каурова, выругался, хлестнул коня плетью и поскакал к чернеющему вдали чужому берегу.
Варсонофий двинулся за ним.
Падающий густой снег тут же засыпал их следы.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Хотя Сашина гибель была очевидной, Василий Ташлыков не уезжал с хутора: искал какие-нибудь концы. Он вновь со всей тщательностью обследовал двор. Увязая по колени в снегу, пешком трижды обошел вокруг хутора.
Поразительно белая сверкающая пелена свежего снега отражала так много солнечных лучей, что смотреть было больно. На снегу никаких следов.
Тогда Ташлыков принялся за старика хозяина. Алиби у того было как будто полное. Василий и понятые сами видели, как он утром возвращался на хутор из деревни. По наведенным справкам, старовер действительно ночевал у своего сына. Пришел поздно, выпили малость, с устатку его разморило — прилег и уснул. С кем не случается. Но при всей правдоподобности объяснение это не удовлетворило Василия. Нюхом он почуял неладное.
— И часто ты в гости ходишь? — осторожно расспрашивал Василий, сидя на лавке напротив старика спиной к окну. Он нарочно выбрал такое положение, чтобы свет падал на лицо хозяина и легче было наблюдать за ним. — Говорят, не очень-то сынов жалуешь...
— Я не государь, чтобы их жаловать. Поставил на ноги, отделил — ну и живите, как бог велит! — хмуро отвечал старик. — А заходить — захожу. Надо. Я им все-таки отец.
— Н-да... Это верно, — согласился Василий. — С хутора уходил, никого не встречал?
— Я?.. Нет.
— А имущество проверил, все у тебя в сохранности? — допытывался Ташлыков.
— Да бог миловал. Ни я чужого, ни люди моего. — Старик усмехнулся, но тут же прикрыл усмешечку ладонью, будто усы погладил.
— К тебе они верно — добрые, ничего не скажешь. — Василий со вниманием рассматривал прочные скобы, вбитые в толстые половицы. Продетый в них большой ржавый замок запирал вход в подполье. Насколько помнил Василий, прежде замка тут не было. Вмятины возле скоб были свежие: на них еще не накопилась грязь.
— Так, так. — Василий с удовольствием перехватил косой взгляд старика, брошенный на те же половицы. Он с нескрываемой уже насмешкой, даже с торжеством посмотрел на сгорбившегося хозяина. «Вот я тебя и поймал! Не отвертишься, голубчик», — говорил его взгляд. — Гостей в дом пустил, а доверять, значит, поостерегся. Запор на подпол давно наладил?
— А нет, недавно, — охотно ответил старик. — Вчера в первый раз замкнул. Аккурат, выходит, подгадал под этот случай.
— Следовательно, заранее сговорились? Так, что ли? — и Василий опять скользнул взглядом по невозмутимо-спокойному лицу старика.
— Ну что ты, мил человек! Что ты, господь с тобой! — Старик в испуге замахал на него руками; выражение лица у него мгновенно изменилось. — Вот ведь как можно повернуть, скажи, пожалуйста, — добавил он с искренним удивлением.
Но Василия трудно было сбить с его линии; с той же усмешечкой он, прищурясь, смотрел на хозяина.
— Все-таки ты мне объясни, зачем, тут замок? От кота картошку прятать? В своей-то избе...
— Зачем от кота — от людей, — сказал старик после минутного колебания, и опять что-то похожее на
