— Свидетель, скажите, пожалуйста, что вы видите на этом фото?
Консьержка уставилась на фотографию. На ней был изображен сгорбившийся на стуле человек. Человек горько рыдал, закрыв ладонями лицо.
— Человек сидит, плачет.
— Прекрасно. Теперь другое фото, если позволите…
На следующем фото человек толкал в грудь перепуганную женщину. Фотограф запечатлел женщину в падении.
— Что вы видите здесь?
— Мужчина толкает женщину. Женщина падает. Она напугана.
— Скажите, пожалуйста, эта фотография не напоминает вам то, что вы видели во дворе девятого сентября?
Свидетельница кивнула:
— Похоже. Только на фотографии женщина стоит к мужчине лицом. А этот, — она указала на Шипилова, — толкнул бабушку в спину.
— Благодарю вас, больше вопросов нет. Хочу пояснить суду: у меня в руках альбом американского фотографа Джорджа Эллисона. Альбом называется «Обман зрения». В сопроводительном тексте к фотографиям, которые я показал свидетельнице, объясняется, что на первом снимке человек не плачет. Напротив, он смеется. Позы, жестикуляция, даже подрагивание спины и плеч, которых, по понятным причинам, не смог запечатлеть фотограф, при смехе и при плаче очень похожи. И нередко посторонний наблюдатель, увидев ситуацию, так сказать, вырванной из контекста, может совершить ошибку, приняв одно за другое. На втором снимке мужчина не толкает женщину. Наоборот, пытается подхватить ее, не допустить падения. Женщина споткнулась, мужчина спешит ей на помощь. Опять же, легко принять одно за другое. Свидетельница видела падающую Осипову, видела, как Шипилов протягивает к ней руки, в этом нет сомнений. Но действительно ли она видела, как мой подзащитный толкает пожилую женщину? Или же, напротив, он хотел всего лишь подхватить ее, не дать ей упасть? Небольшой эксперимент с фотографиями, который я позволил себе провести, доказывает: мы не всегда можем верить своим глазам и не всегда можем правильно истолковать увиденное.
Адвокат умолк и посмотрел на Лену с видом победителя. Она покосилась на Говорова. Ну что он молчит? Он ведь прокурор, он должен во всем поддерживать судью. В конце концов, именно сторона обвинения заинтересована в том, чтобы приговор состоялся. Но Говоров заинтересованной стороной никак не выглядел. Сидел, уставившись в блокнот, и сам с собой играл в крестики-нолики. Очень увлеченно играл.
Тем временем адвокат выложил из портфеля на стол толстенную кипу бумаг и сообщил, что хотел бы сказать несколько слов о своем подзащитном, для чего позволит себе процитировать характеристики, которые собрал на Шипилова.
Характеристик у него было в запасе штук десять, а то и больше — в конце концов Лена сбилась со счета. Из школы (усидчивый, неконфликтный, активно участвовал в жизни класса), из института (поддерживает теплые отношения со студентами и преподавателями), из ЖЭКа (вовремя вносит коммунальные платежи), из домового комитета (поддерживает чистоту около мусоропровода, участвовал в субботнике, вежлив), от старосты институтской группы, в которой учился Шипилов (хороший товарищ, активный студент)… Были характеристики от председателя дачного кооператива, где семейство Шипиловых имело дом, из спортивной секции, в которой Шипилов занимался водным поло, будучи учеником начальной школы, из общества служебного собаководства, куда семь лет назад Шипилов водил на занятия своего пса… Пожалуй, в этом полном собрании характеристик не хватало только восторженных отзывов акушерки, которая принимала младенца Шипилова в роддоме. Но и без отзывов акушерки картина вырисовывалась совершенно идиллическая. В свете этих характеристик подсудимый представал перед судом рыцарем на белом коне, пионером-героем, который, законспектировав лекции, подготовившись к коллоквиуму и поучаствовав (активно и творчески) в жизни института, бегает по ночной Москве и помогает людям — переводит старушек через дорогу. Покупает каждой по буханке хлеба, поит их чаем, читает вслух избранные главы из романа Толстого «Война и мир». После чего спешит домой, чтобы помочь матери вымыть посуду и в одиннадцать ноль-ноль лечь в постель, потому что завтра его ждет новый день, насыщенный добрыми делами. Как-то так…
— «Олег Шипилов отличается уважительным отношением к окружающим людям, всегда готов прийти на помощь, он аккуратен, исполнителен, неоднократно занимал призовые места в конкурсах…» — продолжал зачитывать адвокат. Теперь это, кажется, была характеристика из кружка моделирования, который Шипилов посещал в детстве.
Лена ударила молоточком по столу. Пора было прекращать балаган.
— Это к делу не относится!
Адвокат сыто улыбнулся — точь-в-точь кот, добравшийся до миски со сметаной, только что усов не облизывает.
— Позвольте, ваша честь, напротив, это имеет к делу самое непосредственное отношение!
— Поясните, — потребовала Лена. — Как относится к делу любовь обвиняемого к авиамоделированию?
— Напрямую. Я счел своим долгом предоставить суду сведения, характеризующие личность подсудимого. По закону, характеристика личности должна быть по возможности приобщена к делу.
— Думаю, приобщать к делу характеристику из кружка авиамоделирования не обязательно.
— Напротив, ваша честь, — осклабился адвокат. — Суд обязан собрать максимально полные сведения о подсудимом, это называется «сведения, характеризующие личность обвиняемого» и рассматривается как часть доказательной базы. Ваш отказ приобщить к делу одну из характеристик моего подзащитного — прямое нарушение Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Я настаиваю на приобщении к делу характеристик! В противном случае воспользуюсь своим правом требовать отвода судьи.
Лена почувствовала, как лицо заливает краской. В кодексе действительно написано, что надо собрать сведения, характеризующие личность? Или нет? Она должна была это знать. Более того: знала, совершенно точно знала. И — забыла. Идиотка! Стараясь не выдать паники, Лена посмотрела на Говорова. Но тот продолжал черкать в блокноте. Похоже, крестики-нолики ему наскучили. Теперь Говоров рисовал самолетики и, когда адвокат Шипилова пригрозил Лене отводом, даже головы не поднял. И что ей прикажете делать? На глазах у всех листать кодекс, расписываться в собственной некомпетентности? Позорище… Лена перевела взгляд на Диму. Господи, ну чем ей Дима-то поможет? Но он помог. Покосился на адвоката и уверенно кивнул: мол, прав адвокат, Елена Владимировна, все так.
Лена набрала в грудь воздуха, опустила молоточек на стол:
— Суд определил приобщить характеристики к материалам дела. Можете продолжать.
Адвокат Шипилова продолжал читать характеристики еще минут сорок. Исчерпав запас характеристик, он жестом фокусника извлек из портфеля еще одну увесистую папку — заключение психолого- педагогической экспертизы относительно личности обвиняемого. «Сколько их там у него еще, этих характеристик и заключений? Какой-то бездонный портфель, честное слово, — с тоской подумала Лена. — Закончатся у него когда-нибудь эти папки или нет?» Хотя не исключено, что, если папки когда-нибудь закончатся, адвокат вытащит из портфеля кролика, и ей придется выслушать прочувствованную речь о том, как Олег Шипилов об этом кролике заботился и самолично рвал для него траву на приусадебном участке.
Заключение экспертизы адвокат, само собой, тоже хотел бы процитировать, приобщить к делу, а также пригласить в зал заседаний психолога, проводившего экспертизу, для дачи разъяснений.
— Суд не назначал проведения экспертизы, — попыталась возразить Лена. — Не вижу причин цитировать ее заключение и приобщать к делу.
Адвокат снова сыто улыбнулся:
— Это независимая экспертиза. Она проводится независимо от распоряжения суда и также является частью доказательной базы. А поскольку судебный процесс у нас открытый и гласный, доказательства полагается представлять и оглашать на судебном заседании. Так вы позволите приступить?
Разумеется, Лена позволила. А куда деваться?
К кафедре вышел сухопарый лысый дядечка-психолог. Прокашлявшись, он принялся зачитывать
