Выходные с пьяным лепреконом, или Как найти свою радость?

самовыражения. Никто, кроме круглых дураков, не станет оценивать самовыражение человека.

Кроме того, Роберта также полагала, что не умеет рисовать. Она принимала за образец определенную форму, повторить которую не могла, что, по ее мнению, означало, что рисовать она не умеет. Потребовалось немало времени, чтобы убедить ее в том, что не только Роберта не может рисовать, как Ван Гог, — но и Ван Гог не может рисовать, как Роберта. Ван Гог верил в себя и еще больше — в свой художественный стиль — вот в этом-то и было его волшебство!

Сейчас Роберта занимается всем тем, в чем, по ее прежнему мнению, у нее не было ни капли таланта. Это стало возможным благодаря пониманию и принятию своего способа самовыражения в каждом виде творчества. Точно так же и с пением — ее естественный голос подобен пению ангела, но когда она подражает другим, вы слышите стон умирающего кита.

— Именно так! — согласился лепрекон. — Вот что останавливает людей в поиске радости — они боятся, что их способ самовыражения не будет принят, а возможно, у них даже и ничего не получится — и это ведет лишь к сумятице. Помнишь парня, которому говорили, что ему никогда не стать комедийным актером, пока не вылечится от заикания?

— Конечно, — ответил я со смехом, — если бы не его заикание, то не быть бы ему таким смешным артистом! Это придает колорит всему, что он произносит.

— Ага, значит, ты понял… — прокомментировал он.

— Нет, не понял, — возразил я.

— Как ты там говорил? А, вот оно: если чувствуешь раздражение, значит, внутри засела какая-то проблема. Чтобы ее разрешить — сначала надо найти и опознать.

Я поджег следующую сигарету, потому что от общения с ним разболелась голова.

— Создание книг приносит тебе столько радости, что ты просто купаешься в ней. Ты пишешь в своем уникальном стиле, но тебя раздражает неумение писать грамотно. Однако это можно просто сравнить с заиканием. Это характерная особенность твоего уникального стиля! Дойдет ли когда-нибудь это до тебя сквозь толстые черепные кости? — воскликнул он.

Было похоже, что его зацепило за живое. А терпением лепреконы, видать, не отличаются. Перед тем, как ответить, я на секунду задумался: «Умеют ли лепреконы плавать?»

— Да, согласен. Порой и мне кажется, что создание книг — самое радостное занятие. Но почему-то оно сильно утомляет. Порой после десятка минут над книгой приходится восстанавливаться дня два. Что подтверждает тот факт, что это не мое призвание — иначе я бы ощущал прилив радости и энергии, от чего хотел бы делать это снова и снова, — отвечал я.

— Пробовал ли ты разбираться в том, почему не нравится писать книги? — спросил он.

— Да, мне тесно в узких рамках, принятых в издательском бизнесе. Все должно быть подогнано под шаблон. Нельзя начинать предложение с союзов «а» и «и» и т. п. Какая разница — если написанное имеет своего читателя? Даже если текст интересен одному лишь автору — что с того? В любом случае нужно позволить тексту оставаться в том виде, в котором он появляется. Вы же не исправляете «ошибки» в картинах Ван Гога — к чему же тогда делать то же с авторскими текстами? Это такая же форма самовыражения, как и рисование, а потому имеет право на то, чтобы остаться в первозданном виде. Вот что лишает меня радости! Вот от чего я разражаюсь каждый раз, когда сажусь писать!

— Ну и почему же так происходит? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду? О чем ты спрашиваешь? — Я весь дрожал от возмущения.

— Кто не дает тебе творить так, как ты сам хочешь?

— Ну, можно начать с того, что ни один журнал и ни один издатель не возьмут такого текста, — ответил я.

— Это не совсем так. У тебя есть издатель, принимающий произведение в том виде, в котором ты его приносишь. Правда, ты сам платишь за издание, ну и что из того? Также у тебя есть читатели, которым нравятся твои тексты, — потому никто тебя не останавливает. А кроме того, существует еще и веб- страничка. В общем, ты свободен писать по-своему. Ведь так? — спросил он.

— Вроде бы да.

— К тому же ты уже создал книгу в своем стиле, и этот опыт оказался успешным, правда?

— Ну да. Только я никогда не глядел на ситуацию с этой точки зрения, — ответил я и замолк, чтобы обдумать услышанное, а также проверить, не подхватило ли нас главное течение.

Похоже, я попал в ловушку и не замечал, что уже давно справился с этой проблемой. И, действительно, писать было очень легко, когда я делал это в собственном стиле. В общем, тут ты меня поймал! — сказал я.

— Разве не ты сам только что рассказал, что секрет следования за тем, что радостно и интересно, заключается в том, чтобы позволить себе заниматься чем-то — естественным для тебя образом? В том, чтобы доверять своей форме самовыражения и принимать ее?

— А как появилось мое абсолютное неумение грамотно писать? — поинтересовался я. — Неужели я сам так запланировал до того, как начать эту свою жизнь, чтобы придать колорит своим текстам?

— Типа того, — ответил лепрекон. — Ты задумал, чтобы это случилось, когда ты был школьником, по многим причинам. Твой стиль письма сформирован многими обстоятельствами, и именно такого результата ты добивался. Все жизненные испытания — некоторые из них тяжелые и болезненные — позволили тебе приобрести желанный жизненный опыт. Точно так же у альпинистов, мастерство которых формируется под воздействием трудностей и испытаний. Другими словами, твоя жизнь, идеи, мысли, испытания и все остальное становятся живой формой искусства. Ты — произведение искусства в такой же степени, как и все остальные. Все мы — живое искусство. Но особенно это проявляется в следовании за тем, что нам радостно.

— Прекрасное уточнение, — заметил я, — здорово подмечено!

Похоже, я не разрешал себе быть тем, кто я есть, и заниматься тем, что приносит радость. Если я и делал что-то увлекательное и радостное, то одновременно сопротивлялся этому, подавлял себя — и теперь понимаю, насколько это опустошало. Борьба происходила здесь, — я указал на сердце, — а не снаружи. Не важно, нравится ли хоть кому-то, что я пишу, — важно лишь оставаться верным себе.

— Именно так. Видишь, как просто? — согласился лепрекон. Мы замолчали, глядя на окружающую нас красоту.

Я бы не смог глядеть

В завтра

Без веры в то, что

Возможно даже

Самое невероятное?

Глава двенадцатая

— По-моему, самая трудная задача — это одновременно зарабатывать на жизнь и заниматься тем, что мне радостно, — сказал я, нарушив молчание.

— Это так, — ответил он. — Но известно ли тебе, что если делать то, что приносит радость, — не смотря на то, куда это ведет, и как меняется со временем, — то детали утрясутся сами по себе?

— Не могу не согласиться с этим. Каким бы радостным для себя делом я ни занялся, всегда в конце получал финансовую выгоду.

— Что ж, приятель, мне пора идти. Но прежде хочу сообщить тебе нечто, о чем бы ты мог написать, если бы захотел.

— И что же ты расскажешь? — спросил я, прекрасно улавливая намек, что пришло время написать следующую книгу.

— Знаешь, мы живем в большом и сложном мире, но разобраться в нем не так сложно, если следовать за тем, что приносит радость, — ответил он.