Эхо в тумане

лежали трупы…

Кирин заглушил двигатель. Вслед за командиром танкисты спрыгнули на снег, стали невольно рассматривать убитых. Гитлеровцы были в черных брезентовых тужурках и, что удивительно, в парадной форме.

Обращая внимание на парадные мундиры, заправленные под комбинезоны, танкисты недоумевали: к чему весь этот маскарад? Оказывается, в связи с холодами генерал Гудериан разрешил своим солдатам надеть обмундирование, которое они везли с собой для парада в Москве.

Трупов оказалось много. Час назад это были наглые, сильные завоеватели.

— И у каждого где-то есть мать, — вдруг скорбно произнес лейтенант Старых, а каждый подумал: «Звери — не звери, но и людьми не назовешь…»

К танку по вспаханному снегу, подобрав полы шинелей, бежали пехотинцы. Среди них танкисты узнали высокого и плечистого командира стрелковой роты.

— Тотарчук, передай в штаб: приказ выполнен.

От усталости подкашивались ноги, и Павел, не в силах стоять, прислонился к броне. Здесь его и нашел капитан Хорин.

— Спасибо, Паша, — обнял он лейтенанта.

Подоспела полевая кухня. Вместе ели танкисты и пехотинцы. По-домашнему дружно стучали ложки. Каша была сытная, вкусная и почему-то пахла окалиной…

Вовремя подоспел корреспондент фронтовой газеты. Он привез долгожданное известие: Западный фронт перешел в наступление.

Капитан Хорин, счастливый, что подчиненные у него — герои, повел корреспондента взглянуть на машину. На ней оказалось 29 вмятин от прямых попаданий снарядов, но ни крыльев, ни зипов, ни запасных траков, как будто машина прошла через огненный смерч.

ПРИКАЗ ВОЙСКАМ ЗАПАДНОГО ФРОНТА

О НАГРАЖДЕНИИ ЛИЧНОГО СОСТАВА

17 января 1942 года № 44 Действующая Армия

От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество

Награждаю:

Орденом Ленина

лейтенанта Гудзя Павла Даниловича

Орденом Красного Знамени

лейтенанта Старых Дмитрия Антоновича

Орденом Красной Звезды

старшего сержанта Кирина Акима Сергеевича

Медалью «За отвагу»

сержанта Саблина Павла Ивановича

сержанта Тотарчука Филиппа Дмитриевича.

Командующий войсками Западного фронта генерал армии Г. К. Жуков

Член Военного совета Западного фронта И. С. Хоплов

Завещание друга

Танковая бригада, в которой воевал теперь уже старший лейтенант Гудзь, вышла к горе Лудино — западней Волоколамска — и здесь была остановлена противником.

Для штаба батальона танкисты облюбовали пустую уцелевшую избу. Майор Хорин — это звание он получил за бои под Москвой — неожиданно вспомнил, как еще в начале войны Гудзь ездил к матери на побывку.

— Представляю, Паша, как ты, размахивая кавалерийской шашкой, гонялся за «добродием»…

— Было такое, — с улыбкой отозвался Павел.

— Того гада следовало сдать милиционеру — и дело с концом.

— Тогда он смылся, а я спать хотел…

— А мать возле тебя сидела?

— Сидела.

— И просила возвращаться скорей?

— Просила.

— Все матери такие… Моя пишет, чтобы я берег себя. Я у нее тоже, как и ты, один.

В печи трещали сухие сосновые поленья. В избе еще царил запах эрзац-кожи. Несколько часов назад гитлеровцы здесь ели, спали, сушили обувь. На затоптанных половицах валялись пакеты и обрывки газет с готическими буквами. Сержант, сидевший у печи, вертел в руках при свете пламени пропитанную парафином обертку.

— «Один кэгэ. Тысяча девятьсот тридцать семь», — вслух читал он, и тут же спрашивал: — Товарищ майор, а при чем тут тридцать седьмой год?

— Считать умеешь?

— Выходит, эти буханки они заготовляли впрок?

Павел понимал, что комбат завел разговор о побывке не случайно: в батальоне уже никого не осталось, с кем они вместе начинали войну. И Павел чувствовал, что Хорин его опекает, как старший брат младшего: там, где можно не рисковать, не рискует.

— Мне легче, когда я в бою. Под огнем, — напомнил он комбату.

А тот — за привычное:

— Военное дело — ремесло необычное, не похожее ни на какое другое. Чтоб легко вести бой, надо здорово потрудиться до того.

— А я и тружусь. А все время вроде запасной.

— И правильно. Если я держу в резерве Гудзя, значит, самое важное — впереди. Помнишь, пятого декабря, в отчаянный момент кого я послал? То-то же…

Павел вел свое:

— Завтра нас опять бросят в прорыв. Я пойду первым.

— Не пойдешь, Паша. Тебе приказано срочно прибыть в штаб бригады.

— Зачем?

От прямого ответа Хорин уклонился.

— Отослать меня — твоя инициатива?

— Не совсем… Приказ комбрига. А наступать мы будем…

Павел высказал сомнение в целесообразности спешного прорыва: артиллерия не подтянута, авиации нет, у пехоты надежда на танковый батальон, а в батальоне — три танка.

— Мы даже без танков остаемся танкистами, — напомнил комбат.

Павел почему-то был уверен, что прорыв — предстояло захватить гору Лудино — не состоится, по крайней мере, в ближайшую неделю: давил февральский мороз, и все чаще над полями сожженного Подмосковья разыгрывались метели, сугробы, как запруды, опоясывали дороги. Далеко в тылу застряли «катюши» и гаубицы.

И тем не менее стрелковые батальоны при поддержке обескровленной в боях танковой бригады пошли на штурм. Двое суток прогрызали вражескую оборону. На третьи гору взяли.

У майора Хорина остался один танк. Вскоре связь с атакующими батальонами прервалась. Наша пехота при поддержке танка вела бой в окружении…

В батальоне, где старший лейтенант Гудзь исполнял обязанности штабного начальника, говорили