фотографию с гордостью поместили бы на первой полосе и отечественные 'Новое время' и 'Русский инвалид', будь у них шанс ее заполучить. Почему? Да потому что он не только продолжал тащить с собой винтовку, волоча ее за зажатый в правой руке ремень. Через его левое плечо свешивался тот самый поручик Кирленко, с которым у них давно легкая взаимная неприязнь переросла в стойкую обоюдную ненависть. Поручика засыпало тем же снарядом, что и Бурноса, и его приглушенный стон, донесшийся из- под земли, не дал белорусу сделать ноги налегке.
Сейчас он продолжал переставлять ноги вдоль насыпи из чистого упрямства. Любой другой солдат давно оставил бы позади командира и винтовку и, с облегчением, побежал бы за помощью, лишь бы оказаться подальше от настигающих японцев. Он легко оправдал бы себя и перед начальством, и перед своей совестью, тем, что с помощью товарищей быстрее дотащил бы офицера к своим. Но сама мысль — бросить своего — пусть даже на время, пусть для его же блага, пусть даже Кирленко, которого он мысленно не один десяток раз придушил — не могла прийти в голову Александру. Если бы его кто спросил — зачем он тянет за собой еще и винтовку — то вопрошающий просто был бы послан. Скорее всего, причина столь бережного отношения к вверенному ему имуществу крылась в хозяйственной натуре померковного белоруса.
Звон в ушах и периодические стоны несомого командира не позволил солдату расслышать приближение догоняющего поезда. Да раздайся сейчас трубный глас архангелов — не факт, что Бурнос отреагировал бы сразу — он был вымотан до крайности. Только гудок нагнавшего его состава и жуткий металлический визг тормозов заставили его вытереть со лба пот и обернуться. Увидев в паре десятков метров за своей спиной поезд, Бурнос резонно решил, что его догнали японцы. Устало уронив на землю продолжавшего оставаться без сознания поручика, Александр вскинул к плечу винтарь и всадил в будку паровоза все четыре оставшихся в магазине патрона. После этого он охлопал себя по карманам и поясу, убедившись, что боеприпасов больше нет. Тогда слегка покачивающийся от усталости солдат застыл над телом командира в характерной позе со штыком наизготовку. Из будки слышался громкий мат, сопровождаемый противным верещанием ушедшей в рикошет последней пули.
За бравым солдатом с помоста вокруг будки наблюдали Балк, Великий Князь Михаил и Ржевский. Наименее удачно из всех троих упал Балк, что неудивительно, учитывая, что ему сначала пришлось сбить с ног двоих оторопело открывших рот товарищей.
— Запорю насмерть, скотина! — отчего-то фальцетом проорал, не вставая, однако, с настила, Ржевский.
Стиснувший от боли зубы Балк не успел даже начать отчитывать поручика, как за него взялся его 'начштаба и заместитель по всем вопросам' Великий Князь Михаил.
— Поручик, молчать! И ни слова про свечку (эту шутку Балк благоразумно не рассказывал при Ржевском, так что тот недоумено захлопал глазами, зато машинист и кочегар в рубке порскнули)!! Нет уж, голубчик, вы сейчас у меня к этому солдатику выйдете и в ноги ему поклонитесь! На таких, как он, вся земля русская держится уже тому лет так триста, а вы: «запорю». Как так можно со своим боевым товарищем? Серж, вы лучше подсчитайте, сколько он на себе командира тащил, но при этом еще и оружия не бросил. Нет, Георгиевкий Знак Отличия он заслужил однозначно.
В такт его словам молча кивал довольный учеником Балк. Кажется, программа по обработке члена царской семьи начинала приносить свои плоды.
— Вот только выходить к нему пока не надо, Михаил Александрович, — продышался наконец сквозь боль в боку, куда пришелся удар броневого угла, Балк, — видите — у человека шок и контузия. Он с этой стороны никого, кроме японцев, не ждал, вы ему кланяться станете, а он вам — 'коротким коли'. Но насчет Георгия солдатику — это вы, товарищ великий князь (почему Балк каждый раз произносил это с улыбкой, было загадкой для всего личного состава бронедивизиона 'Варяг'), совершенно правы. Позвольте мне с товарищем солдатом пообщаться.
Привстав на колено и высунув голову из-за бронеограждения, Балк как мог громко гаркнул:
— Эй, браток, у тебя все патроны вышли или еще есть? А то мы подкинем, если надо.
— Мне на вас и штыка хопиць, гады жаутопузыя, — не удивишись, что японцы говорят с ним на чистом русском языке, мгновенно ответил Бурнос.
— А за каким чертом ты, солдатик, портишь краску русского бронепоезда 'Добрыня'? — встав в полный рост, грозно поинтересовался Балк, — да еще чуть не застрелил Великого Князя Михаила Александровича Романова? Чо за самоуправство, ТОВАРИЩ боец?
— Гусь свинне не таварышь, — тихонько, как ему казалось, пробормотал себе под нос Бурнос.
Он, наконец, поверил, что это свои и, расслабившись, кулем осел на землю. Рядом картинно воткнулась штыком в землю винтовка, сил держать ее больше не было.
— Ну, я такой гусь, что с любой свиньей справлюсь, не беспокойся, — отозвался спрыгнувший на землю Балк, — эй, в третьем броневагоне — а ну, четыре человека с носилками сюда, примите раненого! А по поводу «товарищей» я тебе, любезный, сейчас объясню, но давай на ходу — время дорого, так что полезай в первый вагон. Заодно расскажешь, как дошел до жизни такой.
Далеко, однако, уехать не удалось — теперь препятствие было посерьезнее, чем одинокий русский солдат. Один из шальных японских снарядов разорвался на насыпи, рваный рельс и превращенные в щепки шпалы исключали возможность дальнейшего движения, но главная проблема была даже не в почти полном сносе самой насыпи дороги. Для такого случая на «Добрыне» на контрольной платформе имелся запас шпал и рельсов, а в одном из вагонов — и ремонтная бригада. По их оценке, на приведение полотна в порядок требовалось не более двух часов. Хуже было то, что поперек полотна лежали пара вагонов и паровоз. Очевидно, машинист паровоза, невесть как и зачем оказавшегося в зоне обстрела, не заметил повреждения дороги и состав сошел с рельсов. На устранение подобного препятствия Балк не рассчитывал, и в составе дивизиона крана не было даже на 'Кулибине'.
По такому случаю на полотне железной дороги лейтенант капитан-лейтенантского оклада, хотя уже почти капитан 2-го ранга — за подрыв стратегического моста, Балк имел тяжелый и сложный разговор со своим заместителем полковником Романовым.
— Михаил Александрович, давайте без эмоций, — в третий раз пытался воззвать к голосу разума своего «великого» заместителя, — кто-то должен не только отправиться на лошади за помощью в Артуру, но и привести ее. Кран на пратфрме и еще минимум полк, для организации нормальной обороны и медленного, а не панического отхода к Дальнему.
— Вот сами вы туда, Василий Александрович, и отправляйтесь!
— А кто будет организовывать оборону перешейка на голом месте одним неполным, кое-как обученым, собраным с бору по нитке полком против двух дивизий, вы? Точно сумеете? А может, Ржевскому приказать? Тогда хоть новый повод для анекдотов появится…
— Вы считаете, что я совсем ни на что полезное в боевой обстановке не способен? — начал тихо закипать Михаил, — и поэтому хотите меня отослать подальше от боя?
— Нет, я считаю, что каждый должен заниматься тем, что у него получается лучше, чем у других. Нашу встречу с Алексеевым помните? Да если бы не вы, пришлось бы нам вместо Артура его драгоценную особу во Владивосток сопровождать всеми тремя бронепоездами. Только ваш авторитет и, уж простите за откровенность, принадлежность к царствующей семье (при этих словах Михаил досадливо поморщился), позволили нам заниматься тем, чем мы и дожны заниматься на самом деле. А не будь вас с нами, вместо помощи Артуру были бы мы почетно-бесполезным эскортом. Вот в Артуре вам предстоит сделать то же самое, только не с Алексеевым, а с Фоком и Стеселем. С ними мне не справится.
— А почему вы так уверены, что с организацией обороны справитесь лучше меня? — не собирался сдаваться без боя великий князь, — я все же сухопутный полковник, а откуда у вас, морского лейтенанта, взялись знания об организации 'ротного опорного пункта'? Да и сам этот термин, который отнюдь не в ходу?
— Гм. Вас результаты учений нашей роты во Владивостке не убедили? Мы тогда условный бой у целого батальона вроде как выиграли…
— Одно дело по воздушным шарикам и афишам отстреляться из пулемета,[79] а совсем другое по реальному противнику. Но выглядело впечатляюще, и траншеи этого вашего 'полного профиля' тоже дело. Но вот ведь незадача, я у кого из морских офицеров не спрашивал — такому в Морском Корпусе не учат! — полез в бутылку Михаил, — или вы мне сейчас
