пана Данила. – Злодей он, кровопийца, больше ничего! – говорила она. – Кабы воля моя, – сейчас бы от него ушла.
– Потерпим, сердце, – отвечал Ивашко. – Будет и на нашей улице праздник.
3. ПИР
В большой просторной комнате Суботовского хутора все было готово к прибытию гостей. Три длинные стола, поставленные покоем, были покрыты тремя тонкими прекрасными скатертями, лежавшими одна на другой. Серебряные, вызолоченные тарелки, мисы, блюда так и блестели при ярком свете люстр и шандалов с восковыми свечами. На каждой тарелке была небольшая салфетка и ложка. В углу комнаты, вместо буфета, стоял стол. На нем возвышались груды тарелок, чаш и мис. В другом конце зала расположилось несколько музыкантов и песенников. При входе в столовую стоял роскошный серебряный рукомойник с таким же тазом, и висело расшитое широкое полотенце локтя в три длиною. На особом столе стояло множество бутылок и кувшинов с винами, медом и брагою.
Слуги то и дело сновали взад и вперед; одеты они были по казацки, но чисто, щеголевато, даже роскошно. Тут же хлопотала и Марина в богатой штофной плахте с дорогим ожерельем на шее и кокетливою кибалкою на голове, прикрытою длинными концами тонкой кисеи. Кушак, поддерживавший яркую шелковую запаску, весь был унизан дорогими каменьями. На ногах красовались сафьянные черевики с богатым золотым шитьем и серебряными скобами под каблуками. Марина исполняла в доме Хмельницкого роль экономки, но рассчитывала скоро стать полною хозяйкою, так как после Рождества он обещал на ней жениться. Чаплинский, в свою очередь, делал ей несколько раз предложение, но она постоянно ему отказывала и не слушала уговоров ксендза, сулившего ей все муки ада за то, что она хочет стать женою провославного. Младший сын Богдана сидел на крыльце и забавлялся своею прекрасною игрушечною саблею, привезенную отцом из Чигирина. Дочери – одна невеста, другая подросток – помогали Марине по хозяйству. Богдан еще не выходил из своей комнаты: он сидел за какими-то бумагами и угрюмо грыз перо. Перед ним стояла кружка с брагою, но он до нее не дотрагивался: мысли его, видимо, были далеко: может быть, у крымского хана, с которым он думал завязать сношения, может – у короля Владислава, на которого он возлагал большие надежды, а то и в Сечи с удалыми запорожцами, с понизовою вольницею, не знавшего ни страха, ни удержи…
К крыльцу подъехали двое всадников и в комнату Богдана через несколько минут вошли Довгун и Брыкалок. Они низко поклонились Богдану, а он ласково протянул им руку.– Здравствуйте, хлопцы! – проговорил он приветливо.
– Здоров будь, батько! – отвечали казаки.
– А вы в пору приехали, – сказал Богдан, – у меня сегодня пир или прочуяли? Казак чует горилку за версту.
Казаки весело засмеялись.
– Я к тебе, батько, который час собираюсь, – сказал Брыкалок.
– А что, орудуешь? – спросил Богдан, пытливо взглянув на него.
– Орудую, – подтвердил казак. – По шинкам да по корчмам все сапоги избил.
– А толк есть?
– Как не быть! По нынешним временам уменья немного надо: народ и так на панов озлоблен, а здесь еще к тому же и твое имя знают, видят, как твои сельчане живут. Всякому завидно, всякий того же хотел; у тебя-то рай, а у панов ад.
Богдан улыбнулся, приосанился и заложил руки за пояс.
– Ну, а сколько у тебя примерно? – спросил он, в упор смотря на казака. – Только не лги, говори правду.
– Да человек с сотню будет верных, таких, что и к присяге приводить не нужно. А потом вот еще, Богдан Михайлович, – заговорил он деловым тоном, подвигаясь ближе. – Хочет тебя повидать поп из деревни Липовец; человек он верный, добрый, за веру провославную головой стоит. А еще корчмарь из Холмиков; он хоть и жид, да больно уж паны его разобидели, вот он и тянет на сторону хлопов.
– Ну, жидам-то я не больно доверяю, – поморщился Хмельницкий. – С жидом мы подождем, а попа твоего давай: если он двоих, троих доставит, и то хорошо.
– Какое троих, за ним весь приход пойдет: человек он надежный…
– Ну, ладно об этом завтра переговорим, – прервал его Богдан. – А вы никак знакомы? – обратился он к Довгуну.
– В Сечи кто не знаком, – ответил тот. – Я к тебе, Богдан Михайлович, опять с тою же просьбою, – с поклоном продолжал он, – прими меня к себе на службу.
– Ладно, ладно! – отвечал Богдан. – Вот погости у меня несколько дней, там и увидим. Сегодня, брат Иваш, у меня хороший твой знакомый в гостях будет, – прибавил он с усмешкой.
– Кто такой? – спросил Довгун.
– Да вот, кто тебя на сук-то вздернул, пан подстароста Чигиринский.
Иван даже побледнел и глаза его загорелись.
– Эй, батько, если б не у тебя в доме, я бы ему уж задал пир! Ну, да он еще от меня не уйдет, когда- нибудь мы с ним посчитаемся.
В эту минуту в комнату Богдана вошел среднего роста, коренастый молодой человек с красивым отважным лицом, с блестящими черными глазами и с густыми черными усами, оттенявшими красиво очерченный рот. Черты лица его напоминали Богдана, но выражение было совсем иное, открытое, прямодушное, гордое, с некоторым сознанием своего достоинства и силы. На нем был надет нарядный шелковый кафтан темно-малинового цвета, но не такой длинный, как у отца, а щеголеватый, короткий, в обтяжку. Поверх кафтана красовался кунтуш с откидными рукавами из синего бархата. Кушак с золотым шитьем и дорогими каменьями так и переливал всеми цветами радуги. Темные суконные шаровары исчезали
