«Завещания» — об опасности раскола вследствие влияния «чисто личных и случайных обстоятельств» внутри Центрального Комитета. Поэтому на том же заседании было принято решение обратиться с секретным письмом к губкомам и обкомам партии, в известной степени нейтрализующим эти положения статьи. Письмо было написано Троцким и подписано всеми присутствовавшими членами Политбюро и Оргбюро.
Пойдя на компромисс с остальными партийными руководителями, Троцкий внёс в текст этого письма эластичные формулировки, предостерегающие против трактовки на местах ленинской статьи «в том смысле, будто внутренняя жизнь Цека за последнее время обнаружила какой-либо уклон в сторону раскола…»[91] В письме шла речь о том, что Ленин в последнее время в силу болезни оторван от текущей работы ЦК и поэтому «предложения, заключающиеся в этой статье, внушены не какими-либо осложнениями внутри Цека, а общими соображениями тов. Ленина о трудностях, которые ещё предстоят партии в предстоящую историческую эпоху»[92]. В заключении письма подчёркивалось, что «члены Политбюро и Оргбюро во избежание возможных недоразумений считают необходимым с полным единодушием заявить, что во внутренней работе ЦЕКА совершенно нет таких обстоятельств, которые давали бы какие бы то ни было основания для опасений «раскола»[93].
Позднее, в декабре 1923 года, во время первой партийной дискуссии, проходившей без участия Ленина, т. Сапронов, один из наиболее активных оппозиционеров, в выступлении на Хамовнической районной конференции РКП(б) рассказал об эпизоде, развернувшемся вокруг публикации статьи «Как нам реорганизовать Рабкрин». Присутствовавший на конференции Каменев тут же попытался дезавуировать сообщение Сапронова, заявив при этом: «Если есть такие товарищи, которые думают, что Политбюро состоит из людей, которые хотели скрыть что-то такое из мнения Ленина, которые могут и завтра скрыть, то надо такое Политбюро сегодня же убрать»[94]. Чтобы должным образом оценить цинизм этого заявления Каменева, подчеркнём, что к тому времени по инициативе большинства Политбюро уже была запрещена публикация двух руководящих статей Ленина: «К вопросу о национальностях или об «автономизации» и «О придании законодательных функций Госплану»[95].
Хамовническая конференция избрала комиссию для проверки заявления Сапронова, которая обратилась с запросом к членам Политбюро по поводу эпизода со статьёй Ленина (тогда ещё в партии существовали такие нравы, при которых подобный запрос в Политбюро со стороны районной партийной конференции был возможен). Комиссией были получены ответы от Куйбышева и Сталина. Первый был вынужден признать, что у него, как и у некоторых других товарищей, при первом чтении статьи возникли опасения, что «в статье получила отражение болезнь Ильича»[96]. Что же касается Сталина, то он в присущей ему манере назвал заявление Сапронова «чудовищной сплетней», хотя признал, что «вопрос о напечатании статьи Ильича вообще возник на заседании Политбюро в связи с той тревогой, которая была вызвана среди членов ЦК фразой в статье Ильича о расколе в ЦК»[97] .
После инцидента со статьёй «Как нам реорганизовать Рабкрин» Сталин и его тогдашние союзники уже не решились препятствовать публикации следующей ленинской статьи «Лучше меньше, да лучше», где развивались идеи политической реформы и содержались два новых косвенных удара по Сталину.
Во-первых, Ленин подверг крайне резкой критике работу наркомата Рабоче-Крестьянской инспекции, который «не пользуется сейчас ни тенью авторитета. Все знают о том, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения нашего Рабкрина, нет и что при современных условиях с этого наркомата нечего и спрашивать»[98]. Во главе Рабкрина вплоть до середины 1922 года стоял Сталин, и коммунистам было понятно, против кого были направлены эти ленинские слова.
Во-вторых, Ленин высказывал надежду, что новый, обновленный Рабкрин, «оставит позади себя то качество, которое… до последней степени на руку всей нашей бюрократии, как советской, так и партийной»[99].
Эти положения, развивавшие идеи, на которых должен был основываться блок «Ленин — Троцкий», прямо били по Сталину и возглавляемой им касте партийных аппаратчиков.
Спустя некоторое время после публикации двух последних ленинских статей триумвиры стали распространять слухи о том, что Троцкий якобы выступал против ленинского плана реорганизации ЦКК и РКИ. Касаясь этих слухов, Троцкий в октябре 1923 года заявил, что «этот вопрос не раз изображался и изображается, как предмет разногласий между мною и т. Лениным, тогда как этот вопрос, подобно национальному, даёт прямо противоположное освещение группировкам в Политбюро»[100]. Троцкий писал, что он действительно отрицательно относился к старому Рабкрину, «однако т. Ленин в статье своей «Лучше меньше, да лучше» дал такую уничтожающую оценку Рабкрина, какой я никогда не решился бы дать… Если вспомнить, кто дольше всего стоял во главе Рабкрина, то нетрудно понять, против кого направлена была эта характеристика, равно как и статья (Ленина. — В. Р.) по национальному вопросу»[101].
Изложив историю полемики вокруг вопроса о публикации статьи «Как нам реорганизовать Рабкрин», Троцкий подчёркивал, что в дальнейшем эта статья стала в руках тех, которые не хотели её печатать, «как бы особым знаменем с попыткой повернуть его … против меня… Вместо борьбы против плана т. Ленина был принят путь «обезврежения» этого плана»[102]. В результате, как недвусмысленно констатировал Троцкий, ЦКК отнюдь не приняла «характер независимого, беспристрастного партийного учреждения, отстаивающего и утверждающего почву партийного права и единства от всяческих партийно-административных излишеств»[103], на чем настаивал Ленин.
Характеризуя политическую атмосферу, в которой Ленин диктовал свои последние статьи и письма, Троцкий писал: «Ленин остро ощущал приближение политического кризиса и боялся, что аппарат задушит партию. Политика Сталина стала для Ленина в последний период его жизни воплощением поднимающего голову бюрократизма. Больной должен был не раз содрогаться от мысли, что не успеет провести уже ту реформу аппарата, о которой он перед вторым заболеванием вёл переговоры со мною. Страшная опасность угрожала, казалось ему, делу всей его жизни.
А Сталин? Зайдя слишком далеко, чтобы отступить; подталкиваемый собственной фракцией; страшась того концентрического наступления, нити которого сходились у постели грозного противника, Сталин шёл уже почти напролом, открыто вербовал сторонников раздачей партийных и советских постов, терроризировал тех, которые прибегали к Ленину через Крупскую, и всё настойчивее пускал слух о том, что Ленин уже не отвечает за свои действия»[104].
IX «Грузинский инцидент» и «держимордовский режим»
Между «Письмом к съезду» и статьями о реорганизации Рабкрина Ленин продиктовал письмо по национальному вопросу, волновавшему его не меньше, чем вопрос о внутрипартийных отношениях. Написанию этого письма, названного «К вопросу о национальностях или об «автономизации» предшествовала острая борьба Ленина со Сталиным по вопросу о путях образования СССР и в связи с событиями, получившими название «грузинский инцидент».
Этот «инцидент» начался 15 сентября 1922 года, когда ЦК компартии Грузии, обсудив тезисы Сталина об образовании СССР на принципах «автономизации», т. е. вхождения национальных республик в Советский Союз в качестве автономных, большинством голосов высказался за объединение республик в единый Союз «с сохранением всех атрибутов независимости».
22 сентября 1922 года Сталин направил Ленину письмо, где освещал свой проект «автономизации» и своё понимание «национал-уклонизма». «За четыре года гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, — говорилось в этом
