Однако Криспин все же ощущал некоторое беспокойство. Он сел на край телеги и стряхнул с себя солому.
— Ну, Терстон, я пошел. Увидимся через час.
-Да, сэр.
Эти слова, которые Криспин слышал от своего слуги уже сотни раз, в минуты опасности всегда звучали для него по особенному.
Криспин спрыгнул с телеги и скрылся в зарослях деревьев. Он проскочил незамеченным через цепь солдат и обошел вокруг поля, чтобы подобраться к складу — длинной деревянной постройке без окон и только с одной дверью, представлявшей массивную плиту, которая держалась на кованых петлях. Накануне ночью ему пришлось провозиться около часа, чтобы вскрыть замок и попасть внутрь, но сегодня дверь оказалась незапертой.
Дверь тихонько скрипнула, когда Криспин ее толкнул, но звук был не настолько громким, чтобы обнаружилось его присутствие. Он слышал голоса, доносившиеся из-за закрытой двери комнаты в противоположном конце склада. Еще раньше Криспин выяснил, что большее помещение использовалось для изготовления и хранения монет, но теперь здесь было пусто. Стены, вдоль которых раньше стояли мешки с золотыми, оголились, а прессы были разобраны, и их части сложены в кучу посреди комнаты. Повсюду на полу был рассыпан темный порошок, распространяющий едкий запах, очень хорошо знакомый Криспину. Порох.
Некоторое время Криспин простоял неподвижно, чтобы глаза привыкли к полумраку. Он не знал, какой именно порох использовали фальшивомонетчики. Существовал, например, такой, который мог возгореться от малейшего трения, если по нему пройти. Если так, то люди, которые находились в дальней комнате, должны были оставить проход для того, чтобы выйти отсюда. Криспин внимательно присмотрелся и вскоре обнаружил то, что искал. В полуметре справа от него виднелась узкая дорожка. Прижимаясь к стене и осторожно ступая на цыпочках, Криспин двинулся по ней.
Оставленная дорожка вела прямиком к двери, за которой он надеялся обнаружить главу преступной организации. Криспин знал, кого именно ему суждено увидеть, поэтому должен был хорошо подготовиться к встрече. На карту была поставлена его жизнь. Криспин запечатлел в своей памяти комнату во всех деталях: два огромных камина для превращения металлов в жидкое состояние перед заливкой в формы, массивные щипцы и кочерги, висевшие на стене рядом с каминами, сосуд с негашеной известью, настолько едкой, что она сжигала кожу на человеке прежде, чем он успеет произнести свое имя. Остановившись, Криспин еще раз удостоверился, что ничего не упустил, рванул ручку двери и вошел в комнату.
Софи содрогнулась, когда прочла эти слова в дневнике, найденном в комнате, но не удержалась от того, чтобы перевернуть страницу.
Таковы были последние строки дневника. Содержание дневника было странным — что-то о золоте, красоте и крови, но самое ужасное заключалось в том, что Софи узнала руку того, кто написал эти слова, и поняла, что ему же принадлежит голос, который она слышала, и что этот человек не друг ей, а убийца. Софи вспомнила гримасу страха и недоумения, застывшую на лицах Тоттла и Суитсона, и представила, каким было ее собственное лицо, когда она услышала, как этот человек, который совершенно не казался ей опасным, приказывает убить ее. Софи отложила дневник и стала ходить по комнате из угла в угол. Сейчас было около четверти второго, то есть у нее оставалось лишь три четверти часа на то, чтобы проститься с жизнью или бежать. Она слышала, как за дверью Кит что-то тихо бубнит себе под нос, затачивая кинжал, чтобы быть готовым к двум часам.
Софи в сотый раз оглядела комнату в поисках чего-нибудь, что можно было использовать для побега. В пятидесятый раз ее взгляд останавливался на тяжелом латунном канделябре у кровати ив пятидесятый раз Софи напоминала себе, что он накрепко прикручен к столику. Если бы не это, она попробовала бы проломить Киту голову, под каким-нибудь предлогом уговорив его открыть дверь. А так оставалось лишь попросить Кита нагнуться и как можно сильнее удариться своей головой о канделябр, потому что она этого сделать не может. Оба варианта пришлось забраковать как решительно невозможные.
Софи продолжала шагать по комнате, стараясь сосредоточиться на побеге. Теперь, когда было слишком поздно, она знала, кто убийца. Она поняла это, услышав голос из коридора, обрекающий ее на смерть. Все разрозненные звенья логической цепи встали на свои места. Она вдруг поняла, что Констанция покрывала другого, разоблачая в ее глазах Криспина. Софи знала, что убийцей, портрет которого нарисовала перед ней Констанция, был другой человек. Тот, которого настолько испугали угрозы разоблачения обстоятельств смерти первого мужа Констанции, что он решился на новое убийство. Это он ради Констанции сначала убил ее первого мужа, потом лорда Гросгрейна, а затем Тоттла и Суитсона, чтобы прекратить шантаж и исключить возможность раскрытия его прежних преступлений. Софи вдруг поняла, что эти убийства совершил человек, без памяти влюбленный в Констанцию, тот, для которого счастье было созвучно с ее именем.
Итак, теперь Софи знала, что Криспин не убийца, однако она понимала и то, что он не любил и не мог любить ее. Рассказ Констанции красноречиво подтверждал то, что все любовные слова Криспина были просто репликами из какой-то чужой любовной сцены. Произнося их, он не вкладывал в них никакого смысла, а затем повторил эти же слова Констанции, возможно, чтобы заставить ее ревновать. Жизнь с Криспином, какой Софи ее себе представляла, невозможна, поскольку их отношения основаны на лжи. И если ей удастся выбраться отсюда живой и невредимой, что с каждой минутой казалось ей все менее реальным, она не вернется в Сандал-Холл. Она не будет больше обременять Криспина своим присутствием, хотя и выиграла их спор, а просто позаботится о том, чтобы настоящий убийца понес наказание, которое…
Взгляд Софи в очередной раз упал на канделябр, и ее вдруг осенило, как можно его использовать. Она мгновенно взобралась на кровать и принялась кричать что было сил.
Кит вбежал в комнату с кинжалом в руке и наставил его в ее сторону:
— Замолчите!
— Гусеница! — не унималась она. — Там гусеница! Она заползла под кровать!
— Есть вещи пострашнее, чем гусеница, которых вам следовало бы бояться, — недобро усмехнулся он. — Через полчаса вы отправитесь на тот свет. На вашем месте я бы подумал о чем-нибудь другом, а не об этой твари.
— Прошу вас! — умоляла она Кита со слезами на глазах. — Убейте ее! Совершите акт милосердия по отношению к приговоренной женщине. Убейте ее, она под кроватью. — Кит не двинулся с места, и Софи решила действовать иначе: — Или, может быть, вы тоже боитесь гусениц?
Кит презрительно взглянул на Софи, схватил ее за лодыжку, чтобы она не убежала, и полез под кровать.
— Ничего здесь нет, — усмехнулся он, собираясь подняться. — Я не вижу…
В тот же миг канделябр вместе со столиком обрушился на спину Киту и сбил его с ног, заставив выпустить лодыжку Софи.
— Рычаг, — радостно шепнула она и быстро выбежала за дверь.
Стремительно преодолев два лестничных пролета, Софи оказалась в холле, где входная дверь тоже не была заперта. Она осторожно приоткрыла ее и выглянула наружу, высматривая других охранников. Улица была абсолютно тиха и безлюдна, единственным звуком, который донесся до ее слуха, было жужжание пчел вокруг цветущего дерева. Софи осторожно выбралась из дома и повернула по улице направо.
— Держите девчонку! — нарушил тишину крик Кита из окна на третьем этаже. — Остановите ее! Она уходит!
Десяток человек выскочили из окон и дверей соседних домов. Они поджидали ее, предполагая, что она может попытаться как-нибудь ускользнуть. Софи бросилась бежать со всех ног. Она свернула сначала
