или их уничтожили, как и другие еретические культы. 'Кол подходит для любой веры, любого учения', как говорят жрецы.
Я положил колечко в миниатюрный сундучок, добавил чехольчик с набором запасных игл. Уверен, что Змея с радостью намажет яд на острые иголки, и будет любоваться этими страшными орудиями убийства в свете пламени свечей. У нее все же своеобразное понятие о красоте, не то, что у меня. Стоит только пожалеть тех несчастных ублюдков, посмевших угрожать Асани: она редко пользовалась мгновенно убивающим ядом, ей нравилось, чтобы жертва мучилась и осознавала свою ошибку. В этом вопросе я с ней был солидарен, если враг использует жесткие методы в войне, то и отвечать ему надо не менее жестко.
Что-то я последнее время работаю, буквально, не покладая рук. Это с одной стороны было хорошо, даже замечательно, с другой — пугающе. Словно маятник часов завертелся с бешеной скоростью, стараясь обогнать естественный ход времени и упредить грядущие события. Сработала моя интуиция? Быть может и так, но что могло бы в будущем помешать мне? Честно сказать, я не мог предположить ни одной возможности, которая сумела бы уничтожить плоды моих трудов. Кроме смерти, конечно же, но смерть я не рассматривал, как вариант. Простая логика — не будет меня, не будет и моих созданий. Я не сомневался, что сумею закончить свою идеальную машину. А раз дело обстояло таким образом, значит, не будущая гибель роковым часом была записана в книге моей жизни, а нечто иное.
Только одно событие будущего, настоящего и прошлого невозможно было предсказать, он существовало в памяти горожан, словно выжженная на доске печать — если хочешь стереть, то только вместе с частью памяти. Даже зимние шторма с любезно предоставляемыми морской стихией зубастыми отвратительными чудищами не могли сравниться с этим событием. А для нас горожан зимний шторм всегда был самым ужасающим бедствием, но это привычное бедствие.
Наш народ привык каждый год отбиваться от морских созданий, способных одним только взглядом обратить кровь и плоть человека в гнилое месиво из червей. За все века существования Города мы привыкли каждый год восстанавливать Гончарню, выжигая всю местность магическим и естественным пламенем. И нас уже нельзя было удивить или напугать паразитами, которых приходилось отлавливать до самого лета вместе с зараженными людьми. Хотя людьми этих существ уже и назвать нельзя было, они больше походили на тех мертвецов, которых дикари оживляли с помощью своей лесной магии — раздувшиеся от переполняющих их корней и ростков тела, жаждущие только сожрать кого-нибудь. Мне самому порядком надоело каждый год отстреливать в подвале различных мокриц размером со среднюю собаку и повадками кровососущего растения, которых намывает в канализацию после сезонного шторма.
Вот так мы и существовали — зажатые между отвратительным лесом и не менее отвратительным морем. Но это все ничто по сравнению с моментом, когда сигнал маяка будет пойман Ковчегом и этот морской титан решит появиться в нашем порту. Тогда каждый горожанин, лесной дикарь и все неразумные твари, населяющие этот мир, даже могучие Город и Лес замолкнут и затаятся, ожидая, что на этот раз привез вечный путешественник.
Вся наша история, вся наша жизнь создана этим Ковчегом — когда-то он привез сюда первых поселенцев, не известно, откуда пришедших и куда идущих. И в дальнейшем этот странник периодически появлялся на горизонте, безжалостная морская стихия, казалось, не пугала его. Он сам был стихией! Более могучей, чем это проклятое море! И он мог привезти нам все — от редких материалов, таких как байлит, до ужасных болезней и пророчеств, от которых Город будет мучиться десятилетиями. Иногда с его палубы в Доки спускались существа, порой разумные, порой не очень. Так к нам прибыли гномы и, позднее, эльфы. По крайней мере, так утверждает официальная Городская Летопись, которой я благоразумно не доверял, как и всему тому, что создано не мною.
И почему-то именно в этот момент я только и обратил внимание на странность подобного существования.
Что может быть удивительного в Ковчеге, кроме тех даров, что он привозит? Я не знал. Он был такой же неотъемлемой деталью в нашей жизни, как солнечные и лунные затмения. Сложно понять, что я нашел странного в этом явление. Интересно, как посмотрит на этот мир моя девочка, будет он для нее родным, как для меня, или станет чем-то иным? И чему следует ее научить в первую очередь? Не застольному этикету же, верно?
Пока все эти мысли занимали мое внимания, я каким-то образом успел спуститься в мастерскую и стоял напротив рабочего стола. Только в этот момент я сумел очнуться от всех странных и чуждых мыслей, которые словно ветер влетели в распахнутые окна моего разума и хорошенько перемещали хранящиеся там бумаги.
Нашел, о чем думать!
Ковчег может и придет когда-нибудь и привезет нам сотню радостей и тысячу ужасов, завернутых в бархат, но что мне с того? Когда Странник последний раз посещал доки, я только появился на свет и ничего не запомнил о том происшествии, как и миллионы детей до меня. Я ничего не помнил из того периода, что и удивляться моему спокойствию.
Думаю, моя девочка будет изучать мир постепенно, кроме мастерской и меня она еще ничего не знает, как бы не шокировало ее это невообразимое огромнейшее пространство. Она находилась словно в утробе, она развивалась и готовилась появиться на свет.
Следовало действовать аккуратнее, жаль, у меня в знакомых не водилось опытных родителей или воспитателей. Не стану же я воспитывать куколку по образу и подобию своему! Это невозможно по одной простой причине — я ведь мужчина.
Я задумался, а повлияет ли на разум куколки этот факт? Или создатель по умолчанию считается нейтральной силой? Немного самоиронии.
До сего момента, все свои машины я бы отнес больше к мужскому полу, не в физиологическом, конечно, смысле, какая у машин может быть физиология?! Но если взглянуть на любое произведение кузнечного искусства, оно будет хранить в себе скорее мужской дух или, точнее, его подобие — мощь, сила и все такое, что поэты предписывают благородным мужам. Но с другой-то стороны, кузнецы создают произведения ювелирного искусства: кольца, браслеты и тому подобное. Сложно представить, чтобы в легком ажурном золотом колечке с капелькой бриллианта в середине, заряд мужской силы был доминирующим.
Значит, мои опасения простое паникерство, я с облегчением вздохнул и только тут заметил, что мои руки сами собой, без команды головы вытачивали шестеренки.
Я удивленно уставился на зубчатые колечки разного диаметра, лежащие у меня на столе. Даже не могу представить, для чего я их кинулся делать, но я точно чувствовал, что это было мое собственное желание.
Вспышка паранойи, которая возникла из-за подозрения о чьем-то контроле, мгновенно испарилась — мой разум принадлежал только мне, и никакая внешняя сила не помутила его.
Вот только я никак не мог вспомнить, для чего вытачивал эти колесики, может быть, мне так было проще думать? Быть может… Я быстро сгреб все готовые шестерни, их оказалось несколько десятков, и убрал в ближайшую коробочку, если понадобятся — достану.
Если так пойдет и дальше, я даже во время еды и сна буду находиться в мастерской просто для того, чтобы не отрываться от любимого занятия. Для меня работа — наркотик, недостаток которого вызывает тоску и другие физические неудобства. Похоже, я всеми силами стремился поскорее закончить куколку свою.
И раз я так страстно желал удовлетворить свои потребности, то почему бы этого не сделать? Тем более я так удачно оказался в мастерской и духовно готов творить!
О наступлении утра я узнал благодаря дверному стражу. Глаза его вырвали из утренней дымки знакомую темноволосую фигуру в кожаной безрукавке и узких штанах, если судить по звуковому сигналу. Асани пришла за своим добром, которое пока еще числится моим.
Я недовольно заворчал, укладывая незаконченную шарнирную ручку к ее уже готовой правой сестричке, которая еще хранила тепло моих прикосновений.
