смогу избавиться от подобных расслабляющих мыслей.
Через день после моего возвращения в Хикари я вышел в море на «кайтэне» вдвоем с начальником технической службы. Младший лейтенант Китагава хотел сам посмотреть, как будет вести себя «кайтэн». Он получил разрешение на такой выход от командира базы и выбрал для опробования мой «кайтэн». Ровно в 9.00 он подошел ко мне, когда я стоял около своего «кайтэна», и сказал:
— Ну, пошли, Ёкота! — и, улыбаясь, добавил: — Только на этот раз постарайся не врезаться в скалу!
Мы вышли из залива в открытое море и заняли место в торпеде, пока она еще была пришвартована к торпедному катеру. Я скорчился в кокпите, стараясь сжаться до предела, и младшему лейтенанту Китагаве удалось проскользнуть вслед за мной на сиденье. Мне оставалось благодарить судьбу за то, что младший лейтенант не отличался крупными размерами. В противном случае такой акробатический фокус нам бы не удался.
Время выхода было назначено на 9.30. Еще с берега я заметил, что волнение все усиливается, и подумал, что будет здорово прокатить офицера по таким волнам «с ветерком». У него будет что с восторгом рассказать своим людям после такого катания. Как потом оказалось, у нас обоих было с избытком что рассказывать после того, как мы чуть-чуть не погибли.
Запустив двигатель, я установил глубину погружения на 21 фут. Мы спокойно прошли на такой глубине около десяти минут, а затем «кайтэн» начал самопроизвольно погружаться. Поскольку погружение становилось все более и более крутым, я стал изо всех сил стараться выровнять его. Мне хотелось продемонстрировать все свое искусство в управлении «кайтэном» перед человеком, который вместе со своими подчиненными положил так много сил на меня и других водителей. Я стал изо всех сил работать рычагами.
Младший лейтенант Китагава не выказывал никаких признаков беспокойства.
— У тебя уже бывало так? — спросил он.
— Нет, — ответил я, — но я постараюсь справиться.
Однако у «кайтэна» были совершенно другие намерения. Ползущая по циферблату стрелка глубиномера показала 50 футов, потом 60, а затем и 75 футов. Это уже мне не понравилось. На моей карте в этом месте была обозначена глубина 95 футов. Несмотря на все мои усилия выровнять «кайтэн», все произошло так быстро, что мы с глухим стуком врезались в илистое дно. Креномер бесстрастно зафиксировал, что мы погрузились в ил с дифферентом на нос в 22 градуса. Передний отсек торпеды почти целиком ушел в ил.
Я никак не мог себе представить, что же произошло. В том месте, где мы застряли, глубиномер показывал глубину в 105 футов.
— Простите меня, господин младший лейтенант, — сказал я Китагаве, — но, как мне кажется, мы врезались в дно залива.
Он по-прежнему не выказал ни малейшего волнения.
— И который сейчас час? — только и спросил он. Выслушав мой ответ, он стал рассуждать вслух:
— Что ж, если включить очиститель воздуха, то у нас хватит кислорода на много часов. Мы еще не отошли очень далеко от торпедного катера, так что они без особого труда смогут найти нас. А пока что мы можем отдохнуть и поговорить.
Надо признаться, я испытал изрядное смущение: я поставил этого отличного человека и хорошего офицера в столь опасную ситуацию, он же предлагает мне «отдохнуть и поговорить». Надо сказать, что наш гребной винт все еще продолжал вращаться. Если двигатель продолжает работать, на поверхности воды должны быть видны пузыри его выхлопа. Как только нас начнут искать, то, следуя курсом, который был мне задан при старте, экипаж торпедного катера по этим пузырям сможет засечь нас, если только волнение моря не слишком велико.
Прошел час. Время уже приближалось к одиннадцати часам утра. Младший лейтенант Китагава вдруг обратился ко мне:
— Ёкота, ты куда более ценный для страны человек, чем я. Ты получил такую подготовку, которую не просто будет восполнить. Ты значишь куда больше, чем я. И если нас не найдут, ты должен выбраться отсюда любыми способами. Я считаю, что твоей вины во всем происшедшем нет. Она, скорее всего, лежит на мне. Последующая проверка, возможно, установит, что мои люди не обнаружили какой-то неисправности.
В положении, в котором мы оказались, он винил только себя самого. Я понимал, о чем он думает. Он «потерял лицо», или потеряет его, когда после подъема «кайтэна» в нем окажется какая-нибудь механическая неисправность. Я постарался отвлечь его от этих дум.
— Не говорите так, господин младший лейтенант, — взмолился я. — Я сейчас достану аварийный запас. И мы с вами выпьем виски, чтобы не так мерзнуть.
Под сиденьем водителя в каждом «кайтэне» была спрятана небольшая коробка с неприкосновенным запасом продовольствия на случай аварии. Среди прочего там имелась и фляжка с виски емкостью чуть меньше пинты. Я вытащил ее, и мы по очереди стали прикладываться к ней. Огненная жидкость согрела нас, и мы почувствовали себя лучше.
Прошло еще какое-то время. Наконец младший лейтенант Китагава произнес:
— Наверно, волнение со времени нашего выхода усилилось, и из-за этого им трудно нас найти. Жалко и стыдно будет, если нас не найдут — ведь тогда наши «дорогие друзья» американцы сохранят себе один корабль.
Я уже собирался было ответить ему, как вдруг мы оба услышали гул орудийного выстрела, донесшийся до нас с поверхности. Нас нашли. Нашли через сто минут после того, как мы стартовали от борта торпедного катера. Еще через двадцать минут мы услышали шаги водолаза по корпусу «кайтэна» и условный стук, означавший вопрос: «У вас там все в порядке?» Я отстукал ему: «Все в порядке», и вскоре мы почувствовали, как наш «кайтэн» вытаскивают из придонного ила. Небесам было угодно оставить нас в живых.
Этот случай дал мне обильную пищу для рассказов, а письмо от молодой девушки из Токио — пищу для раздумий. Я немедленно написал ей ответ, спрашивая ее, не сможет ли она прислать мне побыстрее обещанный ею шарфик, чтобы я смог получить его до 20-го числа. Мне нелегко было писать это письмо так, чтобы не выдать секретную информацию, поэтому я намекнул, что меня могут перевести в другое место и я не успею получить ее подарок.
Вскоре мной завладели приятные новости. 13 марта лейтенант Миёси, который получил это звание, пока я ездил в отпуск, сообщил нам, что на задание нас доставит подводная лодка И-47. При этом известии мы все испытали огромное облегчение. Мы все боялись того, что нам придется отправиться на И-368, еще не зная того, что эта субмарина была потоплена вражескими кораблями у Иводзимы.
Подводная лодка И-47 доставила на поле боя лейтенанта Нисину и его группу в ходе первой операции «кайтэнов» у атолла Улити. Она также транспортировала «кайтэны» в залив Гумбольдта острова Холландия на Гвинее. Официально на ее счету числилось восемь вражеских кораблей, потопленных в ходе операций «кайтэнами». Ее командир, капитан 2-го ранга Дзэндзи Орита, считался одним из самых опытных командиров подводных лодок. Он осуществлял операции у побережья Америки и у Соломоновых островов. Экипаж лодки тоже имел боевой опыт и гордился репутацией своего корабля. «Наша подводная лодка отнюдь не „корабль смерти“», — хвастались они, используя иероглифы, означавшие бортовой номер лодки.
Кандзи, иероглифы, могут иметь несколько чтений и значений. Именно этим и воспользовалась команда субмарины с бортовым номером И-47. На выступающей из корпуса рубке корабля красовался знак И-47, то есть «подводная лодка, бортовой номер 47». Иероглифы, которыми это было записано, представляли собой знаки «си» (четыре), «нана» (семь) и «и» (один). Если их прочитать вместе — «синанай», — то получившуюся фразу можно перевести как «не умирай», то есть близко к значению «бессмертный», особенно если это очень хочется понимать так. Повод к этому давала и статистика боевых походов лодки, соотношение потопленных кораблей и благополучных уклонений от преследования. Это заставляло поверить, что субмарина буквально заколдована. Команда отличалась высоким боевым духом, известным во всем императорском военно-морском флоте. Мы только радовались тому, что пойдем на задание именно на ней, и надеялись поддержать ее славные боевые традиции.
