монеты попасть между кирпичей? Разве только их специально замуровали.
Обижало, что Пашка не предлагает и ему попытать счастья. Похоже, отупел от нетерпения и спешки, рыл механически, слепо. Пот проложил па грязном лбу противные белые бороздки. Ободки ноздрей запеклись черным.
Изредка выглядывавшее из-за облаков солнце заливало пустырь желтым, ощутимо теплым светом. Погода начинала разгуливаться.
Наконец Пашка выдохся. С усилием распрямил затекшую спину, наклонил черенок лопаты Антону. Сам принялся дуть на ладони.
— Ух ты, мозолей… Кровяных…
Бугорок этот Антон облюбовал сразу, как пришел. Гладенький, покатый, он едва приметно выдавался над ровной, в общем, поверхностью не перепаханного еще островка.
Металлическое сердечко легко вошло в землю. Мягкую, податливую, с гнилушками. Наверно, светятся в темноте.
Антон лопнул всего раз пять, и вдруг в глубине блеснуло так, что перехватило дыхание. Он проворно опустился ни колени, разгреб руками мелкие комочки… Воздух будто отхлынул из легких, застопорился в горле и неожиданно вырвался ликующим криком:
— Есть!
Тяжелая, сверкающая свежей царапинкой монета с выпуклым профилем дамы в пышных буклях пахла землей я еще чем-то кисловато-несвежим. Антон прочитал: «Императрица Всероссийская Елизавета Петровна». По краям серебро взялось зеленью.
— Повезло, — деловито сказал Пашка.
Сбежались ребята. Монета переходила из рук в руки. Антон с беспокойством наблюдал за се перемещением. Он никого не знал, еще заначат.
Но вернули. Опустил ее в карман брюк. Она приятно и ощутимо оттягивала его. Потом, дома, можно будет как следует рассмотреть. Он бы убежал, да неудобно оставлять Пашку.
— Может, поменяемся? — предложил один из парней.
Антон мотнул головой, — разговаривать оп еще не мог, воздух по-прежнему стоял в горле.
Пашка снова схватился за лопату и приналег на нее с удвоенной энергией. Опять в стороне от бугорка. Ребята разбрелись по своим наделам.
— Хочешь, я покопаю, а если еще найду, отдам тебе, — заставил себя преодолеть немоту Антон. Он изо всех сил желал Пашке удачи. Ведь Пашка позвал его сюда.
— Ну вот еще, — хмыкнул тот.
Антон послонялся по пустырю. Его удача многих подхлестнула. Комья земли так и летели из воронок. Но счастье никому но улыбалось.
Антон сказал Пашке:
— Ты не сердись, мне пора.
— Кто тебя держит? Иди.
Видно, мозоль лопнула, кривился при каждом движении.
Медленно и как бы виновато Антон покинул арену кипевших страстей.
А едва свернул за дом, где его уже не могли видеть оставшиеся землерои — припустил во весь дух.
Пробежав квартал, остановился, достал монету. Все-таки умели цари нагнать страху! На обратной стороне двуглавый орел. Вдвойне, значит, свирепый. Мало того, из обоих клювов тянутся длинные змеиные жала. Еще и ядовитый.
Ни папы, ни мамы опять не было. Он бросил портфель и, зажав монету в кулаке, полетел к дедушке. Тот сидел за обеденным столом и открывал консервным ножом банку шпрот.
Горело электричество, хотя на улице еще не темнело. Пахло сдобно. Точно — посреди стола накрытый салфеткой пирог. Приемник играл что-то заунывное.
— Антон, — произнес дедушка. — Сегодня у нас гости.
— А кто?
— Дормидонтовы.
Лучше бы кто-нибудь другой. Дормидонтовых Антон побаивался. Ну, да ничего.
— А я монету нашел, — выпалил он.
— Какую монету? — Дедушка подковырнул и приподнял острием ножа консервную крышку — желтый, как солнце, кружок с волнистыми краями… Вот еще загадка, которую никто не мог объяснить: как запаивают эти банки?
— Серебряную! Старинную!
Антон на ладони протянул дедушке позеленевшее сокровище, вновь ощутив приятную, основательную его тяжесть.
— Ну-ка, ну-ка, — дедушка взял монету, приблизил к глазам. — Очень любопытно. А что это здесь написано? «Монета ценою один рубль…»
Направился к письменному столу и достал из замшевого чехольчика лупу с деревянной ручкой.
Антон с приятным пощекотыванием в груди наблюдал за ним.
— Где, ты говоришь, этот дом находился?
Антон объяснил.
— А, — определил дедушка, — прекрасно знаю это место. Неподалеку мой товарищ Щекин-Кротов жил. Не думаю, чтоб это был клад. Скорее всего, имевшие тогда хождение деньги случайно провалились в щели, закатывались под пол. Этим, кстати, и объясняется, что их не в одном месте находят, а в разных. — Он через лупу изучал монету. — Уверен, в историческом музее мы бы увидели такие…
Антон и в музей согласен был пойти. Еще бы, посмотреть на такую же, как у него, ценность. Выходит, он — обладатель музейной редкости. Сам добыл, раскопал.
— А знаешь, кто такая императрица Елизавета? — спросил дедушка. — Это дочь Петра Великого. Ее царствование, увы, не отмечено какими-либо прогрессивными переменами. Она была довольно пустая женщина. На, держи, — как бы подчеркивая: большого внимания императрица не заслуживает — дедушка возвратил монету.
Антону стало обидно, что ценность его находки поставлена в зависимость от личных качеств царицы.
— Но ведь это серебро? — попытался отстоять справедливость он.
— Конечно, — согласился дедушка, — тогда любили роскошь, блеск нарядов… Устраивали балы, которые стоили больших средств…
— А тогда в музее эти монеты почему?
— Ну, их не так много сохранилось. Кстати, — вспомнил дедушка, — я для тебя книжку приготовил. Иди сюда, — и поманил его к дивану, па валике которого лежал здоровенный том со множеством бумажных закладок, — Ты спрашивал, откуда появилось название нашего переулка.
Сел, переложил том на колени. Антон устроился рядом.
— Сначала посмотри картинку. Улицу эту ты, несомненно, знаешь.
Улицу Антон действительно узнал. Та, на которую Пашка звал его искать деньги.
— Названа она в честь видного ученого-географа, путешественника, — стал рассказывать дедушка. — А наш переулок — в память об одном из его сподвижников. Тот дом, которым ты интересовался, раньше занимал мелкий чайный фабрикант с совершенно другой фамилией. Насколько мне известно, потомки его здесь уже не жили.
— Оттуда никто не выходит. И ворота не открываются, — сказал Антон.
— Так, может, он просто заколочен?
