Героем Отечества (с пожизненной пенсией в триста долларов).
— Потому что выжить в этой стране практически невозможно, — говорил он. — И каждый, кто сумел это сделать, заслуживает самой высокой благодарности.
Его инициатива получила самый широкий резонанс и поддержку среди населения. По рейтингам и опросам общественного мнения он снова резко вырвался вперед и лидировал, оставив президента далеко позади.
В ответ прозвучали новые выстрелы…
Вечером Маркофьев собрал на обворованной даче совещание. Решали, что делать. Но придумать ничего не могли.
Уже когда собрались разъезжаться, за мной заехала Вероника. И принесла конверт, который обнаружила на крыльце. Его с большими предосторожностями вскрыли и обнаружили внутри аудиокассету. Которую тут же воткнули в магнитофон и услышали глухой голос:
— Если не остановитесь, мы вас убьем.
Маркофьев сидел бледный.
— То есть как? — спросил он.
И голос ответил:
— А вот так. По-настоящему. Всерьез.
Трагедия прикатилась с неожиданной стороны. На дачу, в момент, когда мы ужинали и бросали Джеку и Джою куски мяса и кости, пожаловал Иван Грозный. Он приехал на машине с мигалкой. И вошел в дом, увешанный оружием: автоматами, пистолетами и гранатами.
Мы прервали трапезу и смотрели на него вопросительно.
— Знаешь историю о Моцарте? — без долгих предисловий спросил Иван Маркофьева. — Про то, как к нему пришел незнакомец, заказал реквием, а потом не явился за заказом?
— Слыхал, — глухо ответил Маркофьев.
— Так вот, я выполняю ту же функцию. Только без реквиема, напрямую. — Иван извлек из кармана пачку таблеток. — Тебе тут передали… Пей.
Он положил упаковку на стол.
— Это что? — спросил Маркофьев, хотя все было ясно.
— Яд.
— Еще чего, — сказал Маркофьев и промокнул губы салфеткой, таким движением целуют край знамени.
— Пей, — пригрозил Грозный. — Иначе застрелю. А так — умрешь без лишней крови и мучений.
— Почему отрядили тебя? — захотел узнать мой друг.
— После того, как ты не дал мне литературную премию за мой пока не завершенный роман 'Лев и собачка', нам с тобой не ужиться на одном земном шаре, — сказал Иван. — И заорал. — Пей, не тяни!
Джой и Джек не любили разговоров на повышенных тонах. А, возможно, они, несмотря на преклонный возраст, учуяли запах отравы и ощерились. Они бросились бы на Ивана, Грозный даже наставил на псов пистолет, но Маркофьев приказал четвероногим защитникам сидеть смирно.
Грозный усмехнулся.
В этот момент и дернулся, и вскочил из-за стола Овцехуев. (А надо вести себя смирно!) Он лишь хотел встать между собаками и Иваном, но Грозный поспешно нажал спусковой крючок. Пуля угодила Овцехуеву точно в лоб. Он удивленно вскинул глаза, ладонью промокнул рану и поднес руку к лицу, словно пытаясь получше рассмотреть кровавый отпечаток… А потом упал.
Мы бросились к нему.
— Он думал, что это всегда будет понарошке! — крикнул Грозный, паля по Джеку, Джою и нам заодно и торопливо убегая с террасы.
Когда мы поднялись с пола, то увидели: Овцехуев — скрючившийся, сразу как бы уменьшившийся, будто из него выпустили его облачную воздушность, лежит на дощатом полу, неловко подвернув ногу и выбросив в сторону руку. Он вроде бы пытался на прощание погладить неподвижных Джека и Джоя. Наш товарищ был похож на прихлопнутого комарика, а псы — на придавленных пауков-косиножек, их конечности короткое время слабо дергались, потом агония прекратилась. Из ран текла и текла самая настоящая густая кровь. Половицы и клетчатая рубашка убитого были обагрены будто свежей ржавчиной. По очереди мы ощупали холодеющие носы погибших, потормошили человека — за плечи, собак — за свалявшуюся шерсть.
Из груди Моржуева исторглось судорожное икание.
Детектив Марина воскликнул:
— А ведь он хотел создать фирмы 'Овцехуев и сыновья!' Никогда уже у бедняги не будет детишек!
Над перенесенным на диван остывающим телом друга Маркофьев произнес клятву верности, пообещав, что никогда его не забудет и приложит все силы к увековечиванию его памяти.
Овцехуева похоронили в простом гробу.
На его могиле был водружен камень, украденный с могилы Неизвестного солдата. Оттуда же был сделан газовый отвод и затеплен Вечный огонь.
Рядом с ним хотели зарыть собак.
— Да предложи ты мне хоть 500 долларов, — сказал могильщик. — Я этого не сделаю.
Мы дали ему тысячу. И он зарыл.
Вероника рыдала безутешно…
Вечером, после поминок, она сказала:
— Уезжаю учиться. Меня пригласили на стажировку в школу крупье.
— Куда-куда? — не разобрал я.
— В Сан Ремо… Там единственные в Европе курсы повышения квалификации работников казино…
Я провожал ее в аэропорту. Тащил два тяжеленных чемодана фишек из всех крупнейших московских игорных домов. Зачем она их с собой волокла? Машеньку забрали к себе ее родители.
На общем собрании последних не разбежавшихся сотрудников избирательного штаба было решено сворачивать политическую и общественную деятельность.
Поникший Маркофьев произнес:
— На самом деле происходит только то, чего хочет народ. Потому что если народу что-то не по нраву, он устраивает бунт, революцию, катаклизм. А сейчас он жаждет покоя. То есть диктатуры. И это народ захотел, чтоб убили Овцехуева. И еще скольких до него… Если бы был против, он бы возроптал… С народом, мой друг, не поспоришь!
И еще он сказал:
— Для моей деятельности нужен простор. А мы живем в сужающемся пространстве. Наступили другие времена. Сегодня на улице уже не встретишь толп и демонстраций обманутых вкладчиков. Новая власть тверда. Все гешефты творятся в государственной сфере. На мелководье я плавать не умею… Но некоторые лазейки все же остаются…
Он подарил наш госпиталь городу.
Он, возможно, еще надеялся, что широким жестом привлечет на свою
