На другое утро, во время обхода, Надя спросила Веронику Ивановну:
— Что мне делать, чтобы поскорее поправиться?
И, к большой радости Гали-Цибули, услышала:
— Будь послушной. Ничего не выдумывай и не вытворяй сама. Делай только то, что говорят врачи.
«Ага, съела?» — Галя-Цибуля показала Наде язык из-за спины Вероники Ивановны.
— А кроме этого, что мне ещё делать? — спросила Надя.
— Неплохо бы тебе похудеть, — улыбнулась Вероника Ивановна.
— Как похудеть? А нагрузка на ноги! Я даже специально для этого съела вчера два вторых.
— Специально для этого есть не надо, — возразила Вероника Ивановна. Когда мы говорим о нагрузке на ноги, то имеем в виду их частые тренировки. Сбавляй вес и больше ходи, тогда всё будет в порядке.
Вот Надя и узнала, что ей делать: худеть и как можно больше ходить. Оба задания ужасно трудные. Она ведь очень любила печенье и конфеты. А от сладкого и мучного больше всего полнеют. Значит, ей надо отказаться от конфет и печенья в первую очередь. И ещё ходить и ходить, как можно больше, несмотря ни на какие боли.
Глава двадцать четвёртая. Вместо десяти — тридцать!
Надя погорячилась. В первый день после снятия грузов, даже с помощью нянечки Нины она смогла пройти всего лишь восемь шагов. На восьмом шагу повернула к постели и, едва доковыляв до неё, упала как подкошенная. Ноги не только ныли, их мозжило и дёргало. Но на второй день, несмотря на такую же сильную боль, Надя всё таки заставила себя пройти десять шагов, а к вечеру прошла ещё двенадцать. На третий день она вставала уже не два раза, как ей велели, а три и отмаршировала по пятнадцати шагов. Посмотрев на следующее утро её ноги, Вероника Ивановна сказала, чтобы Надя увеличила свой маршрут с десяти до двенадцати шагов, а она прошла сорок. К концу недели вместе с нянечкой Ниной Надя спустилась по лестнице на второй этаж и прошла весь коридор из конца в конец два раза. На втором этаже тренироваться было удобнее. Тут были все чужие, и никто не останавливал Надю и не мешал ей.
Посидев на диванчике возле одной из палат и отдышавшись, Надя поднялась, чтобы идти назад, и увидела выходящего из этой палаты главного доктора.
— Ермакова, что случилось? — почти испуганно спросил он.
— Ничего, — улыбнулась Надя до самых ушей, — вы же сами мне велели как можно больше ходить, вот я и тренируюсь.
Кирилл Андреевич посмотрел на неё внимательно и вдруг поцеловал в лоб.
— Умница! — сказал он и заторопился по коридору.
У Нади точно крылья выросли. И нянечка Нина обрадовалась. Она как увидела главного доктора носом к носу, прямо в лице изменилась. Подумала, что им новый разнос будет за самовольство, а теперь даже порозовела.
— Пойдём в сад! — разохотилась Надя.
Но нянечка замахала на неё руками:
— И не думай, и не смей! Уж и так вся запарилась. Завтра в сад пойдём.
Она, наверное, была права. До сада Надя бы не дотянула. Хоть и рада была, но ноги горели, как в пожаре, и до того были тяжёлые, точно Надя толкала вперёд огромные мешки, полные острых, раскалённых камней. При каждом толчке острые камни впивались и жгли ей ноги. Надя даже до своей палаты не дошла. Чувствует, что не может справиться с болью, вот и повисла на нянечке. Так и доковыляли до кровати в обнимку. Только улеглась, а её подружка Варя поинтересовалась:
— Сколько же ты сегодня оттопала?
— Не так уж много, — ответила Надя и, чтобы поверили ей, немножко убавила: — Восемьдесят пять шагов туда и столько же обратно.
— Это где ж ты такое расстояние взяла? — удивилась Галя-Цибуля. — От нашей палаты до лестницы всего тридцать шагов.
Наде не хотелось говорить ей, где она была (ведь и от палаты к лестнице можно пройти несколько раз), и она промолчала. Зато маленькая Олечка объяснила ей Надин маршрут по-своему:
— Шагами нельзя расстояние мерить. Они у всех разные. Дюймовочка может тысячу шагов сделать, а слон это расстояние одним шагом шагнёт.
— Ну, если считать, как Дюймовочка, тут и тысяча шагов будет, согласилась с ней Галя.
«Пусть думают, как им хочется, — решила про себя Надя, — я-то своё задание выполнила. А завтра, что бы ни случилось, обязательно пойду гулять в сад».
Глава двадцать пятая. Говорят не только глаза
Почему так? Посмотришь человеку в глаза и сразу узнаешь, какое у него настроение: радуется он или грустит. Может, человек не хочет свою печаль никому показывать, а глаза всё равно его выдадут.
Пришёл к Наде сразу после операции главный доктор, стал проверять аппараты, а девочки в палате все на неё смотрят, и в глазах у них жалость. Это, наверное, потому, что Надины глаза испуг выражали, хоть она молчала. А Кирилл Андреевич остался доволен результатом операции. Глаза у него были весёлые. Зато потом, когда Надя спицу поломала и главный доктор опять пришёл к ней, Надя даже не могла на него смотреть. Грустные-грустные были у него глаза и ещё колючие, потому что Надю упрекали. А вот когда Кирилл Андреевич поцеловал Надю, глаза его снова радовались. А сегодня, как только Надя сама пошла в сад, её глаза тоже блестели и были весёлыми.
Надя устала ходить и села на скамейку рядом с незнакомой старушкой. Эта старушка кого-то дожидалась.
Немного погодя из главного корпуса вышел паренёк лет семнадцати. С трудом вышел. Идёт и на один бок совсем заваливается.
— Всё, — говорит, — бабушка, в порядке. Взяли меня, но лечить будут амбулаторно.
— Это как же? — не поняла старушка.
— А так: ты домой поедешь, а я тут у кого-нибудь койку сниму и буду ходить в больницу на лечение и на всякие процедуры.
— А где ж ты на койку-то денег возьмёшь? А есть-то на что будешь? — всполошилась старушка.
— Не волнуйся, бабушка, — радовался паренёк, — самое главное, что лечить не отказались. А выправят ногу, так и на работу возьмут. Я тогда на слесаря-лекальщика выучусь.
— У нас с тобой денег-то на один мой отъезд осталось, а ты, несмышлёныш, койку снимать хочешь… — Старушка сморщилась, достала из сумки большой платок и зашмыгала носом. — Не можем мы таким манером лечиться… Помрёшь, видно, калекой. Вот беда-то наша!..
Наде тоже хотелось успокоить старушку. Ведь главное — лечить взялись, а деньги на время достать где-нибудь можно.
Но тут на крыльце появилась сестра и крикнула пареньку:
— Молодой человек, вернитесь на минутку!
— Ну вот, сейчас совсем откажут, — сердито заохала старушка и поднялась: — С тобой пойду, разъясню доктору наше положение.
— Да сидите вы здесь, бабушка, а то в самом деле откажут, — остановил её паренёк. — Знаете сколько у них больных!
Старушка в нерешительности остановилась, потом села на скамейку, достала из рукава телогрейки платок и опять зашмыгала носом, как маленькая обиженная девочка.
Наде стало жалко старушку и её внука. Даже за себя как-то неловко сделалось. Её-то лечат, а этому пареньку придётся обратно уезжать.
