Русский апокалипсис

Я не хочу быть диссидентом,

но вы, ребята, забираете слишком круто.

Коммунизм не достроили,

капитализм не получается,

но зато апокалипсис — в лучшем виде.

Из интервью

Вы знаете, что в России произошел государственный переворот? Что значит: когда! Точной даты назвать невозможно, потому что ее и не было. Просто как-то раз подул ветер, затянуло небо, а потом пошел дождь. Вот вам и весь переворот. Стихийное явление. Нормальное для климата в наших широтах. Дождь льет как из ведра, а вы по-прежнему ходите без зонтика, потому что вам говорят, что светит солнце. Ну, не совсем так. Вам говорят, что светит солнце, но вы-то знаете, что оно не светит, и уже купили на всякий случай зонтик, и даже ходите под зонтиком, хотя при этом делаете вид, что ходите без него. А те люди, которые по-прежнему ходят без зонтика, уже давно промокли, и у них возникли проблемы. Они чихают, но им лучше не говорить «будьте здоровы!», потому что это им не поможет, и лучше держаться от них подальше, чтобы самим не заболеть.

На первый взгляд, конечно, странно, что никто не объявил об изменении государственной погоды. Никто не внес ясность по этому делу. В других странах, например, в Южной Америке или в Центральной Африке, сказали бы прямо, по-офицерски: мы пришли к власти, чтобы вами руководить, и поэтому слушайтесь наших приказов, а не то — к стенке! Скинули бы с военных самолетов в море пару сотен оппозиционеров, без парашютов, естественно, и — порядок. Все после этого понятно. Этого не делать, а о том даже не думать. Вот бы нам такую ясность! Наше население, возможно, вышло бы с цветами приветствовать сильных людей и камеры пыток, так нет, обошлись без цветов. Мы, наверное, и ясности не достойны. Потому-то и мокнем под новым солнцем.

Однако все-таки не совсем мокнем. Все-таки купили зонтики и стараемся особенно не выходить на улицу, сидим по домам. Музыку слушаем. Но дожди у нас в России имеют ядовитое свойство. Они умеют заливать жильцов. Утром проснется человек — а у него все плавает в доме: ботинки, детские игрушки, собаки и кошки. Даже смешно! Наводнение! Прямо как в Новом Орлеане! Но никто тебя не спасает, никому ты, сырой, не нужен. Сразу видно, что хозяин дома не подумал о крыше, ошибся в расчетах.

Ну, не сразу, однако, всех зальет, а только некоторых сначала, избранных неудачников, но потом постепенно русская природа возьмет свое и зальет многих, а после и всех накроет.

Но причем тут тогда невидимки, обозначенные в названии? Так на то они и невидимки, чтобы о них не писать. Каждый в подростковом возрасте хотел хотя бы однажды быть невидимкой. Один для того, чтобы во время войны убить Гитлера, а другой — чтобы в женскую баню зайти по дороге из школы домой. Шапка-невидимка — сказочное оружие. У нас его, кажется, наконец, изобрели. Говорят, шапка красивая, каракулевая, с замечательной невидимой кокардой. Ей можно бы дать как изобретению Нобелевскую премию мира — да вот не разглашают это метафизическое открытие. Но надели шапку-невидимку не дети, а какие-то серьезные люди, которые не дают никому отчет о своей проделанной работе. Они решили то ли заново все поделить, оставив часть и себе, невидимым, то ли привести наш народ к капитализму особым путем — бог их знает, но погоду они, кудесники, в самом деле, уже испортили.

Говорящая лошадь

— Хорошо, что я не майор, — добавил я. — Иначе меня бы пришлось хоронить за государственный счет, и я бы невольно ослабил государство.

— Все шутите. — Он зябко накинул шинель. — А мы — смертники. Дзержинский сгорел на работе. Менжинского отравили. Ягода, Ежов — ну, понятно… Берия расстреляли в подвале.

— У нас в народе издавна любят чекистов, слагают о них легенды.

— Кто наши первые чекисты? Три богатыря во главе с Ильей Муромцем… Алеша Попович… И этот… Добрыня…

— Граница миров. Враги — нечисть.

Его лицо посерьезнело:

— Да, нечисть!

По лицу пробежала гримаса изжоги:

— Нечисть стремится к перерождению нашей сущности.

— От Ильи Муромца до Штирлица…

— Штирлицу — памятник. При всеобщем ликовании прикрыть зияющую пустоту в центре Лубянки…

Он встал, посмотрел в сторону конюшни.

— Алмаз… — позвал он.

— Не знаю, был ли когда-либо в Советском Союзе построен социализм…

— Вопрос к Марксу.

— Мы — смертники. У них даже Папа Римский говорит, что они отпали от Бога. Здесь воздух… Архангельские лесорубы… Алмаз…

— Советский Союз выстоял столько лет, несмотря на враждебное окружение и грубое несоответствие советских ценностей основным требованиям человеческой природы. Почему? Благодаря склонности нашего народа к утопическим проектам и нам — институту чекистов.

— Чекисты заявили себя наиболее последовательными государственниками внутри властных структур колыбели мировой революции. Пока партия бесконечно колебалась между идеологическими иероглифами и госстроительством, чекисты уже с конца Гражданской войны становятся первой в мире умной бомбой с гибкой кадровой политикой и многочисленными инициативными предложениями, которые простонародно можно обозвать провокациями.

— Огромное обаяние этой организации…

— Мы сумели в двадцатые годы создать видимость экономической свободы. Мы подчинили себе или просто-напросто организовали эмигрантские центры…

— Интеллигенция почувствовала на себе наше обаяние. Запугав до смерти непослушных, выслав философов за границу, мы нашли возможность работать с колеблющимися элементами, вступили в тесный контакте творческой элитой.

— Горький, Маяковский, Бабель, Фадеев… кто только не мечтал дружить с чекистским руководством? История дружбы интеллигенции и чекистов еще не написана. К нам тянулись. Мы были настоящими патриотами. Собрали по кускам распавшуюся родину.

— Мы — смертники. Еще не написана трагическая история чекистов. Мы отдали коммунистическому государству свои способности, разгромили Церковь и кулаков. И что? Сколько нас погибло? Мы были вынуждены не моргнув глазом пытать и убивать своих же товарищей в годы великого сталинского террора. Раздевайся немедленно, сволочь! Мы были палачами самих себя.

— Несмотря ни на что, чекисты создали о себе миф всевидящей, всезнающей карающей организации. Этот миф пережил распад СССР.

— Алло, попозже…

— И нефть — наш пламенный мотор.

— За нами власть, а денег — не было. Несправедливо? Мы сделали выводы.

— Россия кончилась.

— На наш век хватит. Егор, принеси мне… ну, эту… как ее… холодец. Потеряв утопию как основу национальной идеи, Россия сама себя привела к новой и единственно возможной идеологии. Имя ей — чекизм.

Я погладил лошадь: