Последнее письмо пришло от Ивана с Дуная. Он писал тогда о том, как радостно встречают приход советских войск народы-братья, и о том ещё, как соскучился по дому. «Наверно, — писал тогда Иван, — когда приеду, буду неделю без передыха рассказывать, рассказывать, рассказывать. А потом год писать о войне.
Я думал, что война — это что-то совсем другое. А тут всё не так, как представлялось раньше. И всё это моё любование заметочкой в газете с фамилией «Смирнов» под ней теперь кажется смешным, мелочным и даже глупым…
Вчера перед выходом на боевое задание было собрание комсомольской группы. Я всё время вспоминал Игоря. Ребята тут все искренние, естественные, прямые. Смешно сказать — теперь только, здесь, на фронте, я понял Игоря. Вот и сейчас я пишу, рассуждаю, а он, наверно, действует. Когда вернусь, должно быть, меньше буду с ним спорить, ссориться и больше его понимать…»
Вспоминая тогда об этом письме Ивана, Игорь мечтал о том дне, когда свидится с братом. Иван скажет ему: «Ты же герой, Игорёк», а он ответит: «Подумаешь, выстрелил из ракетницы…»
…Мать Галочки ждала на пристани. Как только военный катер привалил к пирсу и мальчик, держа за руку девочку, сошёл на берег, Галочка бросилась к матери.
Мать обнимала дочку, плакала, а Игорь стоял рядом и не знал, что говорить, что делать, куда деть руки.
Потом Галина мама обнимала и целовала Игоря, теперь уже не плача. А потом снова притянула одной рукой Галочку, другой продолжала обнимать Игоря и обоих ребят прижимала к себе.
Игорь понимал, что ему надо уйти, чтобы мама с дочкой могли наговориться, но он боялся обидеть их. Он выбрал мгновение, когда мать Галочки оставила его и, чуть отойдя, смотрела на Галочку, повторяя:
— Ты! Ты! Ты!
Тут Игорь отступил на несколько шагов и скрылся в кустах. А убедившись, что его уход не замечен, побежал…
Вот он, мостик, по которому проезжал адмирал, кювет, в котором прятался Игорь, дом, возле которого он выстрелил из ракетницы.
По дороге вели пленных фашистов. Навстречу шли машины с нашими солдатами. Девушка- регулировщица, лихо взмахивая красным флажком, пропускала тягачи с пушками.
Ещё не стёрли с домов надписи на немецком языке, ещё стояли на перекрёстках немецкие указатели, а уже солдаты в передниках клали кирпичи, восстанавливая разрушенные дома. Гитлеровцы не успели это сделать. Ведь известно, что после операции «Адмирал» они уже не могли опомниться: в этом районе фронта началось наше наступление и гитлеровцам было не до ремонта…
Игорь должен был уехать в город на катере, который уходил вечером. Перед этим он простился с Галей и её мамой. Ему было неловко, оттого что его всё время благодарили и он при этом не знал, куда девать глаза, что говорить, что делать.
На пристани Галочкина мама совала ему в руки пакетики, должно быть с гостинцами, а он разводил руками:
— Некуда класть, рассыплются, не надо.
— Надо? — упрямо твердила Галочка.
А её мама сказала:
— Не рассыплются. Вон сколько верёвок на катере. Можно перевязать.
— Нет? — твёрдо сказал Игорь. — Верёвок здесь нет. Верёвки бывают дома. А на корабле линь да трое…
По трапу он взбежал последним — быстро и ловко, как настоящий моряк. А он и был уже моряком — знал корабль от киля до клотика, мечтал только о штормах, просторах океана и таком ветре, что облизнёшь губы, а на них соль.
Галочка и её мама долго махали ему вслед. Мать Галочки, сложив ладони рупором, кричала:
— Герой, отцу передай привет и спасибо моё огромное! Слышишь?!
— Слышу! — отвечал Игорь, а сам при этом думал: «Герой, герой»… Всё время меня теперь называют героем. Вот знала бы Галина мама моего батьку. Как он жил и воевал…»
Игорь любил отца и во всём — в малом и большом — старался ему подражать, быть таким, как Яков Петрович.
Ведь если Игоря называли «Якорь», то и за его отцом, когда он был мальчиком, укрепилось прозвище: «Яша — взяла наша».
Эпилог
Тревожная, бессонная ночь у родителей ожидающих сына из опасного рейса. Такая ночь была у Наталии Ивановны и Якова Петровича — ночь накануне возвращения в родной город «Черноморска».
Что с того, что в радиотелеграммах Игорь сообщал: «Раны зажили, здоров, всё прошло». Это были слова. А родителям хотелось увидеть сына, обнять его, убедиться, что он действительно вышел победителем из боя с пиратами и остался прежним Игорем — Игорем-якорем. Особенно беспокоилась Наталия Ивановна. Такова уж судьба матери.
Но в этот раз волнения матери были напрасны.
Пришёл «Черноморск», родители привезли сына домой, и, когда кончились все вопросы о тревожном рейсе, Игорь сказал:
— А я ведь не забыл о сундуке на солончаковой косе. Всё время об этом думал. Вот приеду — и на следующий же день туда. Что это за чашечки-ложечки в сундуке? Думал, гадал, вспоминал адмирала Кельтенборна, Галочку, Прокопыча, но так ни до чего додуматься и не смог. Не стал бы адмирал возиться с чайными сервизами…
— Не стал бы, — подтвердил Яков Петрович. — А ты о Прокопыче не подумал?
— О Прокопыче? Он ведь был бедняком, сторожем.
— Сторожем — это верно, а точнее можно сказать, что Прокопыч был верным псом своих хозяев.
— Что ты говоришь, папа?! — воскликнул Игорь.
А Наталия Ивановна сказала:
— Вот видишь, Яша, какой Игорь доверчивый.
— Почему Игорь? — возразил Яков Петрович. — Он-то, Игорь, старика не знал, только слышал по моим рассказам. А я, и Миша Зиньков, и все мои сверстники верили, что Прокопыч, как мы тогда говорили, за нас. Ведь мы всех людей делили тогда на две половины: «за нас» и «не за нас». А его-то твёрдо считали нашим. И не сомневались в этом ни капельки.
— А оказалось? — спросил Игорь.
— Оказалось вот что, — сказал Яков Петрович. — Стали глубже раскапывать ту воронку, где нашли этот ящик с посудой, и обнаружили там пакет из клеёнки, а в нём записку: «Кто найдёт, пущай отдаст наследникам Медвежатовых. А я всё…» Понял, Игорёк?
— Ничего я не понял.
— А всё оказалось проще простого. Когда Медвежатовы, хозяева соляных промыслов, бежали, Прокопыч остался стеречь их богатства, закопанные в разных углах соляной косы. Он скрывался в заброшенных соляных штольнях, а миражи, которые часто возникают в нагретом и недвижимом воздухе над промыслами, помогали ему охранять хозяйский клад. Ведь люди боялись бывать на промыслах, страшась привидения на облаках. А всё объяснялось совсем просто. Над промыслами часто бывал туман. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь туман, освещали фигуру Прокопыча, его тень падала на облака, и на них, как на далёком экране, появлялся огромный силуэт.
Старик знал об этом, радовался тому, что из-за таких явлений природы никто его не тревожит. А жил он отшельником. Но хватило такой его жизни ненадолго. Последним его пристанищем была заброшенная соляная ванна, где и нашли теперь его останки. Пока ты был в плавании, по всем углам соляных промыслов
