к концу, пусть незнакомому, но к которому он, несомненно, вел ее, и она выгнулась на встречу ему, крепче сжав руки в попытке притянуть его вниз.
Поняв, что увлек ее за пределы разумного и какую цену придется заплатить за это, Уилл нашел в себе силы отказать этим нежным рукам и губам, тихо молящим его о возвращении. Он отступил, хорошо сознавая и свою уязвимость, и стыд за то, что злоупотребил ее доверчивостью, раздразнив эту необычайно сладкую плоть в скомканной банной простыне, а затем принялся восстанавливать стену отчуждения между ними.
— Вам так скучно без своих молодых обожателей при французском дворе, соперничающих из-за ваших чар, что вы задумали соблазнить меня сыграть для вас роль кавалера?
Его слова упали, как льдинки в бурные волны чувств Касси. Стремясь на поверхность из глубоких вод желания, она часто заморгала от вида ослепительных золотистых искр, сверкающих в черных глазах.
— Прошу вас освободить меня от этого долга! — Уилл встал и произнес слова, которые она не совсем поняла, так как была слишком сбита с толку: — Я сейчас слишком устал, чтобы делать одолжение! — Одна лишь хрипотца в его голосе могла подсказать более опытному партнеру, что он говорит неправду. Да, ее наивность доказывает ее невинность — невинность, подтвержденную и тем, что она не поняла очевидности его лжи. Он сейчас вполне был способен предаться любви.
Его холодное отступление заставило Касси возвратиться к реальности. Тогда она увидела обвинение в изучающих ее темных глазах.
Униженная собственной чувственностью, она свернулась калачиком, словно прячась от его всевидящего взгляда.
Уилл с досадой видел, что из-за его пренебрежительного тона девушка явно устыдилась страсти, которую они питали друг к другу. С грубоватой нежностью, однако еще более возбуждающей, он поднял ее и понес по коридору в ее комнату. Опустив Касси на колючий соломенный тюфяк, он закутал ее в огромную банную простыню, стремясь поскорее прикрыть ее искушающие формы.
С тех пор как детство осталось позади, он твердо и спокойно держал в узде свои эмоции, и ему не нравилось, что его обычное самообладание сейчас изменило ему. Он был вынужден признать: хотя он и вожделел к француженке — даже будь она англичанкой, — он, рыцарь с гербом, никогда бы не овладел ею.
Уилл остановился у двери комнаты и, надев маску холодного цинизма, одновременно чувствуя отвращение к самому себе, произнес:
— Мадемуазель, вы можете в любое время воспользоваться моей уютной постелью, чтобы разделить ее тепло со мной! — Он не сомневался, что это предложение будет держать ее достаточно далеко от него. — Иначе оставайтесь в своей комнате, и подальше от меня!
— Ах! — Возглас Касси был настолько непроизвольным, что даже природная сдержанность не смогла приглушить его. Ужаснувшись своей откровенной страсти к человеку, который явно был намерен наказать ее и ничуть не разделял пылкого восторга, в котором почти утопил ее, она быстро отрезала: — Сначала закипит ледяное Северное море!
С одной стороны надеясь, что так оно и будет, а с другой — горько сожалея об этом, Уилл цинично рассмеялся и удалился. Да, снова сказал он себе, эту невинную искусительницу, так не подходящую к его миру, следует держать подальше от его комнаты, подальше от него, чтобы сохранить душевный покой.
Но почему же тогда победа оставила в его душе чувство опустошения и потери?
Глава 5
Стоя на лестнице, Касси колебалась. Надеясь избежать столкновения со своим покорителем, на не покидала своей комнаты с тех самых пор, как он вчера вечером отнес ее туда. Эта надежда была обречена не неуспех, так как — впервые с того времени, как она стала пленницей в этом до-ме — хозяин сидел за столом и завтракал. При воспоминании о событиях предшествующего вечера и ее необдуманном ответе, щеки Касси залила алая краска смущения.
Ей очень хотелось ускользнуть и снова спрятаться в уединении своей комнаты. Но столь трусливый поступок явно выдал бы глубину ее потрясения и погасил бы крошечную искорку доверия, высеченную вспышкой ее темперамента, поэтому она должна играть леди Кассандру из своих фантазий и смело присоединиться к нему. Пытаясь скрыть смущение и придать лицу безразличное выражение, она остановилась в нерешительности.
— Входите, — позвал Уилл застенчивую девушку, застывшую, как робкий лесной зверек, который внезапно почувствовал опасного хищника и не видит, куда бежит. Усмешка углубила складку на его лице. Опять робкий кролик, а он волк? Эта метафора забавляла его, особенно после событий последних часов, когда он своими действиями безусловно доказал, что совершенно безвреден.
Нет, она лишь держалась подальше от него, как он и просил. И очень похоже, что, именно помня это предупреждение, она сейчас так осторожна.
— Поторопитесь с едой. — Приказание, несмотря на еле сдерживаемый смех, не допускало возражений. — У меня для вас есть задание.
Касси не нашла в себе мужества отказаться. Уилл молчаливо забавлялся ее замешательством, и это уничтожало всякую надежду на предполагаемое безразличие, но она все же была полна решимости не выглядеть застенчивой, какой была на самом деле, и потому упрямо вздернула подбородок.
Более того, она и не намеревалась спрашивать, чего он, несомненно, ожидал, какое именно задание она должна выполнить.
Под проницательным взглядом, который, как она боялась, проникнет в самые глубины ее души и обнаружит все тщательно скрываемые болезненные переживания, она поспешно и неуклюже села на единственный свободный стул, придя при этом в еще большее замешательство. Хотя она сидела на значительном удалении от Уилла, его присутствие подавляло ее. Уверенная, что любой кусок, который она положит в рот, задушит ее, она почувствовала отвращение, увидев, что Кенуорд несет ей полную тарелку.
Отчаявшись отвлечься, она тщательно рассмотрела каждое из предложенных ей блюд — фрукты, сыр и черный хлеб. Такая же еда подавалась каждое утро и почти каждый полдень, а время от времени добавлялся толстый кусок мяса на хлебе и ломоть жаркого из солонины. Ощущая на себе пристальный взгляд Уилла и полная решимости тем не менее сохранить спокойствие, она нахмурила брови, сосредоточившись на мысли, насколько ограничен рацион тех, кто не принадлежит к знати. Non, вовсе не низшего сословия. Те, кто служил в замках, по крайней мере те, кого она знала, разделяли остатки более разнообразной пищи своих хозяев.
Ощущая его присутствие точно так же, как и раньше, Касси признала, что не в силах отвлечься, и мельком поглядывала на нетронутую еду. У нее не было аппетита, но ей не хотелось давать своему хозяину еще один повод для упрека. Стараясь как можно меньше крошить хлеб, она отломила корочку и с трудом проглотила.
Уилл наблюдал за своей пленницей сквозь полуопущенные веки. Обычно спокойный, Кенуорд пел ей дифирамбы с первого дня, проведенного вместе, и у Уилла не было причины придраться к ней. Это его и угнетало. Щепетильная, благовоспитанная, она своими поступками все время подтверждала свое место в этом мире, и все-таки он еще раз напомнил себе, что его скромное жилище не для нее! Самое лучшее, если она исчезнет безотлагательно. Эта истина была ему очень неприятна, и потому он говорил грубее, чем хотел.
— Если вы больше не намерены есть, — пренебрежительно махнул он в сторону нарезанных кусков хлеба и сыра, — тогда поговорим о нашем деле — вашем извинении перед Эдной.
Заморгав от смущения, Касси подняла глаза. Извиняться перед Эдной?
— Вы должны уважать ее, свободную женщину! — Он медленно покачал темноволосой головой.
Касси совершенно не имела понятия, в чем ее грех. Заметив трепет густых ресниц, хорошо знакомый ему знак ее растерянности, он захотел смягчить свои слова. Уилл испытывал глубокую неприязнь к себе и был раздражен, оттого что эта француженка лишила его покоя, хотя он и славился хладнокровием по отношению к женщинам. Его веселая улыбка сменилась насмешливой.
— А вы обращаетесь с ней как со служанкой, хотя она трудится вовсе не по принуждению.
Пораженная столь неожиданной атакой, Касси раскрыла рот.
— Какая от вас польза? — Несправедливые слова кололи, как острое лезвие кинжала. — Вы готовите,
