Вздохнул тяжело.
— Что ж, делать нечего, прикажи воинам, пусть готовятся к битве. Придется тебе держать их, пока я буду по храму бродить да искать гробницу.
— С удовольствием! — ответил Чо’Галл, ухмыляясь обеими головами.
Двухголовый огр фанатичностью не уступал своему клану, где свято верили в конец света и необходимость всячески его приближать, предпочтительно кровопролитием и жестокостью. Клан Сумеречного Молота с радостью кинулся бы драться с чем и кем угодно, поверив, что это приближает конец мироздания. Да и кровь демона, выпитая почти всеми Сумеречными Молотами в Дреноре, умножила их природную жажду крови десятикратно.
— Они не пройдут! — пообещал огр, вытаскивая из ножен длинный кривой меч.
— Отлично! — похвалил Гул’дан и отправился через остров.
Заботливо выбирал путь, ступал осторожно, и из каждого его следа вырывался пар. Драк’тул, прочие некроманты и огры-маги поспешили следом.
— Бей их! — орал Ренд, несясь вперед с занесенным топором, его воины — за ним. — Бей предателей!
— Смерть изменникам! — эхом откликнулся Мэйм.
— В бо-о-ой! — завыл Чо’Галл, занеся кривой меч, и на его лезвии, похожем на косу, загорелся отблеск заходящего солнца.
— Да омоется эта земля их кровью! — проревела вторая голова. — И да приблизят их смерти конец мира!
Два войска с грохотом врезались друг в друга на каменистом берегу, усеянном обломками застывшей лавы. Орк бился с орком, мечи, топоры, молоты вздымались и падали, летели, вонзались, отбивали, кололи — яростно, страстно, смертоносно. От кровавых брызг, рассеявшихся в напитанном парами и дымом воздухе, поднялся туман. Море у берегов покраснело, земля, неровная, неустойчивая еще, напиталась кровью, стала скользкой, предательской — и многие погибли, поскользнувшись, нелепо барахтаясь в попытке встать на ноги.
Битва была свирепой. Воины Чо’Галла дрались самозабвенно и отчаянно, не думая о защите, единственной их целью было убить, искалечить, ранить как можно больше врагов перед смертью. Воины же Оргрима дрались, верша правосудие, мстя за предательство Гул’дана, стоившее Орде победы. Обе стороны верили в свою правоту, и никто не хотел отступать.
Но пришедших мстить было намного больше. Гул’дан привел на остров лишь пару кланов: свой, Бушующего Шторма, и Чо’Галлов, Сумеречного Молота. Клан Бушующего Шторма состоял сплошь из чернокнижников, все они сопровождали Гул’дана в храм. На пути Оргримовых сил встали лишь Сумеречные Молоты. А Ренд и Мэйм Черноруки привели с собой весь клан Чернозубого Оскала, из крупнейших в Орде. Воины Сумеречного Молота знали о многочисленности врага, но решимости драться это не умерило.
Однако, когда обе стороны понесли тяжелые потери, разница в численности сказалась. Фанатичные Сумеречные Молоты сдаваться не собирались, дрались до последнего — и унесли с собой жизни многих воинов Оргрима. Чо’Галл, уже смертельно раненный, с двумя топорами в груди, успел отсечь руку погубившему его — одному из сильнейших бойцов в клане Чернозубого Оскала — и выбить глаз другому бойцу, ударив шипом на обухе засевшего в огровой груди топора.
Вскоре на берегу, усеянном телами, стоять остались лишь те, кого привели на остров братья Черноруки.
— А теперь — за Гул’даном, — объявил Ренд, окровавленный, с кровоточащей раной на груди, вытирая топор о павшего орка. — Этот колдун за многое должен заплатить!
Гул’дан стоял у древнего храма, чьи стены едва виднелись под столетними наростами водорослей, ракушек, кораллов и плесени. Но под ними еще угадывались контуры строения, подобного виденным в Кель’Таласе, сходного и стилем, и величием. Несомненно, храм этот построили эльфы, и когда-то он был прекрасным, изукрашенным. Но за столетия море вытерло, выщербило, сдавило — и строение напоминало скорее кучу донной грязи пополам с водорослями, чем нечто, созданное руками разумных существ. Но под этой кучей дрожала, пульсировала мощь, давила на разум, влекла, тянула, кружила голову — вокруг храма текла, вихрясь, чудовищная сила.
— Оно там, внутри, — сказал Гул’дан Драк’тулу и прочим. — Нам нужно зайти туда.
Правда, засомневался: стоит ли впускать их в храм? Там ведь гробница Саргераса, а в ней — Око Саргераса, способное наделить огромной, богоподобной силой. Но сможет ли воспользоваться ею сам или придется разделить власть с другими чернокнижниками? Все же решился допустить их. Ведь кто знает, какие ужасы хранит древний храм? Помогут в случае чего. А когда доберутся до гробницы Саргераса, можно их всех и прикончить.
Ступив осторожно за порог, Гул’дан создал шар зеленого огня, подвесил над головой, чтобы освещал дорогу. Внутренность храма пострадала так же, как и наружные стены: на полах песок, галька, водоросли, на стенах наросты моллюсков всевозможных сортов и видов, гирлянды водорослей. Даже дверные проемы изменились — скруглились, исказились под слоями наростов за долгие годы под водой.
— Быстрей, дурни! — рявкнул Гул’дан. — Ищите проход к гробнице! Мы должны добраться к Оку Саргераса до того, как проснутся стражи.
— Стражи? — спросил дрожащим голосом чернокнижник Урлук Тучебой. — Вы ничего не говорили про стражей!
— Трусы бесхребетные! — Гул’дан отвесил затрещину съежившемуся Урлуку. — Я сказал: вперед!
Ярость главаря придала чернокнижникам храбрости: Гул’дан в гневе был пострашней незнакомого места и воображаемых ужасов, гнездящихся в нем. Рассыпались по храму, отыскивая, и обнаружили широкий коридор.
Двинулись по нему и вскоре заметили: внутри море не так сильно изувечило храм, как снаружи. Теперь уже различались изящная резьба на колоннах и пилястрах, барельефы на стенах, прекрасная мозаика, украшавшая полы и потолки. Соленая вода давно изглодала краски, но по остаткам можно было судить: когда-то этот храм был великолепным, изысканным и богатым, способным поразить самого придирчивого гостя.
Но Гул’дану было не до мозаик и резьбы, думал он лишь о магической мощи, ожидавшей в склепе, запрятанном в недрах храма. Когда добрался до склепа, замер, наслаждаясь торжеством.
— Теперь, Саргерас, я возьму остатки твоей силы и поставлю этот жалкий мир на колени! — пообещал шепотом.
От чувства близкой силы кружилась голова, бросало то в жар, то в холод, мысли скакали, сбивались. Шар света, изначально сотворенный размером с ладонь, теперь сделался вдвое больше Гул’дановой головы, и зеленый огонь его клокотал, невыносимо сиял и разогрелся так, что пришлось удерживать его в середине зала, чтобы он не прожег стены. И это все просто от близости к источнику силы! На что же станет способным он, Гул’дан, когда коснется источника по-настоящему, когда впитает его, сделает частью себя?
Поглощенный предвкушением, Гул’дан махнул прочим — отойдите, мол, — и те покорно отступили к дальней стене зала. Взялся за тяжелую каменную ручку огромной железной двери, закрывавшей вход в гробницу. Единственное неизукрашенное место во всем храме, дверь эта своей простотой производила впечатление куда более сильное, чем статуи и барельефы. Будто объявляла: здесь не место завитушкам и развлечениям, здесь важное и страшное.
Трепеща от нетерпения, чернокнижник надавил на рукоять всем весом. Та, заскорузлая за столетия бездействия, подавалась с трудом. Пальцы чуть кольнуло — сработало заклятие. Безобидное, даже, скорее, не заклятие, а ключ, запускавший магию посильнее. Гул’дан ощутил ее, ждущую, готовую ударить. Но заклятие-ключ дернулось туда-сюда и остановилось, ничего не запустив. Саргерас предупреждал: так оно и случится. Эгвин закляла гробницу против людей, эльфов, дворфов, даже гномов — против всех рас Азерота. Но Гул’дан был орк, а Эгвин никогда и не слышала о Дреноре. Ее заклятие не подействовало, и чернокнижник смог дожать ручку до конца, до громкого щелчка. Затем толкнул изо всех сил — и дверь распахнулась!
