выругался в голос. — Фуф… как противно'. Зачем-то вернулся в комнату… 'Ах да — брюки. Брюк ни где нет… Ну и ладно…'
В глаза мерзкий солнечный свет, лучи отсвечивают от стекол, зеркал, ламината. Прячусь под ресницами, накрываюсь веками, но колючие лучи настигают, в глазницы, насквозь до затылка…
Игорь, храпит на диване, рядом, на голом полу под байковым халатом, сопит Сергей.
Ковыляю на кухню, в холодильнике нашлось пиво. Через пять минут — полегчало, когда открыл вторую банку, плечи распрямились, руки перестали трястись, в голову хлынула утренняя кровь. Разжиревший за ночь 'бадун' брыкается, когтистые щупальца цепляются за стенки тонких капиляр, но время 'темных' на исходе, часы его сочтены.
Помыл посуду, выскоблил пепельницы, надраил пол. На плите закипает вода на пельмени, с улицы доносится голос Шевчука, между пальцами, алым, переливается сигаретный уголек. Здорово. Таким, и должен быть первый день отпуска.
— Пиво — трезвит, — сказал, появившийся в коридоре, Сергей.
Приветствую приподнятой качающейся кистью: — И бодрит, — говорю. — Водка делает рассудительным, коньяк мудрым.
Сергей присел рядом. Лицо опухшее, кожа бледная. Прошептал жалобно:
— Алкоголь делает нас сильными.
Достал из холодильника банку, мизинец дернул за колечко, пузырясь, пиво полилось в прозрачный стакан. Подал напиток на подносе, почтительно наклонился, руку заломил за спину:
— Есть еще пиво под бархатный, шершаво-мягкий, бадун — аля…
— О благодарю Вас! — говорит. — Это вполне сносное. — Опустил синие губы в пивную пену, отхлебнул. — Пиво обладает свойствами…
— В нем сохранилась сущность, — добавил я.
— Ты знаешь… пиво спасло Рим?
— Все дороги ведут к пиву… Мал бокальчик да дорог. — Задумался, добавил: — Пиво пей, да не робей… Хоть полбу коромыслом, лишь бы пиво не скисло.
Сергей закусил верхнюю губу, мощно кивнул:
— Народ, зря пословиц не придумывает! Кто пиво глушит, тот с совестью дружит!.. Кто пиво уважает, тот в бою не сплошает!.. Пиво льется в рот — Виват Российский флот!
Я не отставал: — А это: кто деньги на пиво спускает, тому самый жадный ссужает… Он в пиве не знает меры, он стяг, он закон, он надежда и вера!
Сергей похлопал: — Очень хорошо! А что ты знаешь о болезнях, которые лечат пивом?
— О! Очень много: Рахит, плоскостопие, разжижение волос, ноздреватость, вспотеватость, храповую одышловатость, помогает при…
— А почему не в рифму? — возмутился друг.
— Кто на пиво грош скупит, тот подставлен под рахит! — Так нормально? Кто с бокалом не замечен, вспотеватостью отмечен!
— Второе — хорошо, — похвалил Сергей. — Вроде попускает, кажется я излечился от храповой одышловатости.
В коридоре зашоркали тапки, в кухню опасливо вошел Игорь, сел на краешек дивана, руки прижаты к животу, глаза жалобные, стеснительные, опущены.
— С добрым утром, — прошептал охрипшим, сдавленным голосом. Взгляд, все же оторвался от пола, побежал по мне, задержался на пивной банке, что держу на уровне груди, пополз выше.
— С добрым! С добрым! — ответил я, нарочито громко, весело. Сергей строго кивнул: — Инсульт привет!
Игорь ответил легким покачиванием головы, стыдливо перевел внимание опять на пол. Я высыпал в воду пельмени, перемешал.
— Как спалось? — спросил у него, отсвечивая широченной улыбкой. Игорь зажмурился, кончики пальцев погладили уши. Похоже, каждый звук причинял боль. Снова посмотрел на меня, теперь внимательней — изучая, хотя, скорее — вспоминая. Привстал, протянул мне мускулистую руку:
— Игорь.
— Глеб, — задорно представился я. Обменялись рукопожатиями. — Но мы знакомы… Ну да ничего: повторенье мать… его.
Белорус удивился: — Знакомы?.. Странно… Провалы в памяти… у вас бывают?
— Ну… может, съели чего?
— Может быть… Не помню. — Задумался. — Перед глазами… борода… почему-то?
— О — борода, — опасная штука, — говорю. — Злоупотреблять нельзя.
Достал очередную банку, открыл, поставил перед Игорем.
— Спасибо, — поблагодарил он, но к пиву не прикоснулся.
Я:
— Как вам наш город? — решил предложить новую тему.
В ответ: — Очень хороший горд… Такой — город музей… Эрмитаж… картины…
— Были в Эрмитаже?
— Приехал поздно. Скорее всего нет… не был.
— Кстати о картинах, — подал голос, до сих пор молчавший хозяин. В руках Сергея появился пакет. Игорь с опаской наблюдал, как содержимое со скрежетом высыпалось на стол. Я не сразу узнал: осколки вчерашнего блюда.
— Гляди-гляди, какая 'весч'! Если эту мозаику собрать, она будет бледно рыдать и шуметь, — говорил Сергей, указательным пальцем подтаскивая кусочки, друг к другу. — Давай-давай, сам, сам…
Игорь не понимая, переводил взгляд, с меня на Сергея, с Сергея на меня. Отвлекся на мозаику, сложил несколько осколков, опять стал присматриваться к нам: — Это не очень интересное занятие… мне кажется.
— Ну почему же? — возразил Сергей, с деланным энтузиазмом, копошась в керамическом мусоре.
Игорь грустно улыбнулся: — Многое изменилось в этом городе за время моего отсутствия.
— Давай-давай, не филонь, видишь, уже появляется узор.
— Зачем? Я не хочу. Я не люблю фарфор. Когда я смотрю на фарфор у меня портится настроение… Во всяком случае, когда смотрю на этот фарфор…
— Ну, будешь помогать, или мне самому?..
Игорь взял пакет, смахнул осколки обратно:
— Не буду… — говорит. Думаю, вспомнил вчерашнее. А может, и не забывал… — Сергей — ты меня встретил с поезда, да? И что?..
— И что? — Сергей рассердился. — Что, ты хочешь услышать?
— Ну, мы приехали сюда, и я лег спать… да?
— Конечно лег, а что, ты еще мог делать?
— Не знаю. У меня пост алкогольная депрессия, заниженная самооценка, чувство вины и… очень все как-то гадко.
— Кризис среднего возраста, — сказал я. — Это от того, что в грудном возрасте, руки мальчикам, заматывают в пеленки.
— Хорошо, что сразу домой, да? — обратился ко мне белорус. — Или нет? У меня одежда грязная, спина вся в ссадинах… Я сейчас покажу. — Ушел в комнату.
Сергей пожаловался: — Очень правильная позиция: главное делать вид, что ничего не помнишь. Эту комедию, будет ломать весь день… Знаю я его.
Я слил воду из кастрюли, высыпал пельмени на тарелки.
— А, кто сядет за руль? — меня вдруг осенило. — Мы с тобой с утра уже добряче дали. У Антона есть права?
— Антон водит, но… Игорь за руль сядет, — ответил он. — Игорь хорошо водит. Как-то мы с ним трое суток, без сна…
