Милош, глотая слёзы сердечной боли и обиды.
Как всегда, первым свидетелем всех событий в деревне оказалась тётка Бася.
— Вот так дела, — в её глазах мелькнули искорки радости, что во время толкнул её боженька на улицу выйти да увидеть всё своими глазами, — не иначе, скоро веселье у нас в деревне будет, уж Каськато чёрта с два, такое проглотит, да спуску ни одному, ни второму не даст. Побегу, по горячему Василисе расскажу, что видела. А уж онито на пару с дочкой, в миг решат, что делать.
И потрусила по улице к дому Василисы.
Марыля шла, почти бежала домой. Взволнованная происшедшим, она поняла, что не обманывало зеркальце, с ней действительно произошло нечто такое, что заставило трепетать душу. Самый красивый парень по ней с ума сходит! Вот так чудеса! Если бы раньше она бы порадовалась, а сейчас, её это только огорчило. Ни к чему это ей, ой ни к чему. Только Зенек был сейчас её светом в окне, её жизнью, её любовью. Сама не думала, что познает счастье такое. «А если Зенек меня не любит? Ведь не знаю я, что у него на душе твориться? Может, как к сестре относиться, а я мечтаю? Господи, как же я не подумала?! Ведь если принесли нас откуда-то, издалека, как он мне показывал, может мы брат с сестрой? Тогда, грех большой, любить его той любовью, какая сейчас в сердце моём. Что ж не спросила я его тогда?! Но, слава богу, завтра праздник и он в себя придёт, тогда и спрошу. Но как горько и больно, если это так, как думаю, окажется. Нет, промолчу, пусть не узнает ничего про любовь мою! Ведь такая радость в душе от любви этой, а как скажет мне, то выгорит сердечко моё дотла, не переживу я муку такую». Добежала до хаты, на силу отдышалась. Зашла и сразу к Зенеку бросилась. Он лежал, как прежде, только дыхание стало слышнее и чётче. Ресницы подрагивали, на щеках играл румянец.
— Лежишь, не слышишь меня. А хоть бы и был ты, таким как раньше, мне всё равно, всегда тебя любила, чувствовала, что душа твоя светлая да добрая. Ни лицом, ни телом покорил ты меня, а душой своей нежной, которую под телом искореженным, ни кто разглядеть не пытался, — сняла платок, поправила волосы, наклонилась к нему и, пересиливая робость, поцеловала в губы.
— Господи, как сладки уста твои, милый мой, желанный. Не знала, не ведала, что полюблю так сильно когда-нибудь, — посмотрела на его лицо, провела по волосам, показалось, что губы его тронула улыбка. Легла ухом на грудь, услышала, как часто-часто бьётся его сердце, обняла за плечи и расплакалась.
Слёзы падали на рубашку Зенеша горячими каплями, оставляя мокрые пятна.
— Хорошо, что не слышишь, значит, тайна моя со мной останется, — посмотрела на него, вытерла свои слёзы и села под иконой.
Бабий гвалт, как снежный ком с горы, нарастая, приближался к её хате. Марыля выглянула в окно. Целая процессия из баб и детворы бежали к её дому. Впереди, с развевающимися по ветру волосами, бежала Кася. За ней, что-то рассказывая на ходу и размахивая руками, поспешала тётка Бася. Девчата, вперемешку с детворой, завершала процессию, прихрамывая и крестясь, мать Каси, Василиса. «Ну вот, так и знала, не иначе тетка Бася всё видела да доложить успела. Ну, разговор не лёгкий будет, да ничего, нет моей вины» подумала Марыля, надела платок, бросила взгляд на Зенека. Почудилось, будто свет от него исходит, как в солнечном луче вроде лежит. «Ничего, любимый, всё хорошо, сама справлюсь, любовь моя мне силы предаст» подумала так и вышла на встречу разъярённой Касе.
— Ах ты змея, смотри, как вышла гордо, вроде и не виновата ни в чём, — подлетела Кася к Марыле, — иж, что удумала, Милоша моего отобрать. Да я тебе все глаза твои, бесстыжие, выцарапаю, да космы твои белые повыдираю. Кинулась с кулаками на Марылю. А та отступила на шаг назад, схватила её за руки. Кася почувствовала такую силу в марылиных руках, что, не удержав равновесия, упала на колени перед Марылей. Совладала с собой, подскочила и, уперев руки в бока, приготовилась к скандалу. Но Марыля, не дав ей и рта раскрыть, спокойно сказала:
— Зря ты, Кася, кричишь да себя позоришь. Что ты здесь представление устраиваешь, всю деревню собрала? Нет моей вины перед тобой, ни какого повода я Милошу не давала, а что на него нашло, то только богу известно. Есть у меня любимый, мой единственный и желанный, а до Милоша мне ни какого дела нет. А что бы милого не упустить, посмотри на себя, может, твоя вина, что охладел он, да на другую смотрит. Злости в тебе столько, что на всю деревню хватит и ещё останется. Только и знаешь, что насмехаться да язвить над людьми, а ему доброта и ласка нужны, да не такие, что от тебя видит, а настоящие, человеческие.
— Гляньте, учить вздумала! И откуда ты выискалась, такая умная, что бы людям жизнь ломать да горе в семью приносить, — тётка Василиса, наконец-то, добежала и встала впереди дочери.
— Ни кого я не учу, а тем более, горя и зла ни кому не желаю, только зря вы все ополчились. Пустите добро в души свои, и будет вам счастье да благословение божье. Уходите, покой моего суженного и любимого своими криками не нарушайте.
Повернулась и зашла в хату, оставив всех в молчаливом недоумении. Почему в молчаливом, потому что слова Марыли остудили запал скандалисток. Кася, тихо плакала, уткнувшись в плечо матери, девчата переглядывались друг с другом, да плечами пожимали, толком не понимая суть происходящего. Детвора разбежалась, потеряв интерес, когда драка не заладилась. И только тётка Бася, хитро улыбаясь, скрестив руки на груди, смотрела, как Василиса гладит дочь по голове и что-то шепчет ей на ухо. «Да-а, не получилось веселья. И откуда в этой пичуге столько уверенности и таланта? Надо же, Касю угомонила, да так, что та и слова вымолвить не успела. Да, вот дела так дела» повернулась и пошла, оставив Василису с дочкой с их слезами. А Марыля, посмотрев, что все разошлись, села под окном перешивать платье, какое ей Груня дала давеча, хотела, как очнётся завтра Зенек, встретить его в красивом одеянии. Уставшая от перепетий дня, не заметила, как заснула. Разбудил её солнечный луч, упавший через окно на её лицо. «Вот тебе на, как же так, уснула и работу свою не доделала» — досадуя на себя, подумала Марыля.
— Здравствуй, моя хорошая, не стал тебя будить, дал отдохнуть после вчерашней битвы, — услышала она голос Зенека и повернулась.
Он сидел за столом и пил что-то из кружки.
— Так ты что, всё слышал? — покраснела Марыля. — Ты забыла просто, я же тебе говорил, только тело моё недвижимо будет, а слышать и чувствовать я буду всё, — он лукаво улыбнулся.
«Боже мой, как я забыть могла? Значит, он слышал, как говорила я, что люблю его и поцелуй мой чувствовал?! — Марыле стало жарко, она отвернулась, не зная, куда спрятать своё пылающее лицо, — вот стыд-то, хоть сквозь землю бы провалиться!»
— Не стыдись, милая моя, самая любимая.
Он встал, подошёл к ней, взял за плечи и повернул к себе. Она подняла на него глаза.
— Но почему я вижу слёзы в твоих глазах? Я так рад был слышать твои слова, что душа моя порхала, словно бабочка. Ведь я тоже тебя люблю и жизни без тебя не представляю. Давай оденься, пора нам на люди выйти, да счастье наше показать всем, что бы поняли они, друг для друга мы созданы и наша любовь крепкая. Ты плачешь?
— То слёзы радости, любимый, нежданного счастья, что мне подарено судьбою — глаза Марыли, сквозь пелену слёз, светились нежностью, — я так счастлива, что кажется, сердце не выдержит, из груди выскочит.
— Моё тоже, послушай, — он прижал её голову к своей груди, — голубка моя.
Он взял в ладони Марылино лицо, посмотрел долгим взглядом в её глаза и прижался губами к её губам. Они слились в долгом, жарком поцелуе. Как тысячи солнц взорвались перед закрытыми глазами Марыли, по всему телу разлился жаркий пламень, в голове зазвенели колокольцы… «Так бы всю жизнь и простояла, чувствуя его объятья и поцелуй» — промелькнуло в голове Марыли. Еле нашли силы, что бы оторваться друг от друга наши влюблённые.
— Пойдём, Марыля, расскажем людям о любви нашей. Скоро в церкви служба начнётся. Я тебе наряд праздничный приготовил, одень его, хочу, что бы ты краше всех была.
И тут Марыля увидела, что посреди хаты, словно, в воздухе, висело необычайной красоты, платье, расшитое кружевами и дорогими каменьями.
— Господи, красота-то какая! Да разве ж посмею я такое богатство на себя одеть, что ж я панночка, не гоже мне в таких нарядах красоваться, — Марыля, смущаясь, потупила взгляд.
— Ты у меня, лучше всех панночек, вместе взятых, иди смелей, одевайся, — и тихонько подтолкнул её к платью.
