другому? Но чутьё, эта крохотная частичка меня, говорит, я должен был оказаться и в этом времени и в этой ситуации. Времена не выбирают, в них живут и умирают. Я не жалею, а наоборот, благодарен за то малое, что удалось. Мир, сотворённый господом, живёт по своим законам, малодушие, беспринципность и страх не вызывают сочувствия и понимания. Он помогает не тем, кто плачет, а тем, кто отважно противостоит всем невзгодам. Моя попытка за столь короткий промежуток времени понять глобальность бытия — наивна. Но и за это мне не стыдно, я уважаю свой разум, который жаждит знаний и всячески пытается, по крохам, собирать истину. Полюбил людей, которые были рядом и своими поступками давали мне советы. И я люблю господа и преклоняюсь перед его могуществом».
— Когда ты любишь бога, людей, идущих рядом, себя самого, значит, ты прозрел и закончишь свой путь, сдав на «отлично» экзамен о чистоте своей души. Награда — освобождение от мирской суеты. Но совершенство твоей души не исчезает со смертью тела, оно — это то, зачем ты рождался, жил и умирал. Ты просто забрал свой лучик, оставив после себя целое солнце.
— Амалион, ты хочешь подбодрить меня? В моём сердце нет тревоги, нет страха и я доволен собой. Но раз ты здесь, значит…?
Но ответа уже не было. Дверь залы распахнулась и Люциан ворвался в комнату. Улыбка, скорее, оскал зверя, лютая ненависть в глазах, сжатые кулаки.
— Мне ненавистна эта жизнь, потому что ты тоже в ней живёшь. Мне отвратителен даже этот воздух, потому что ты им дышишь. Ты решил испугать меня сегодня ночью, но разве мне ведом страх? Твоих талантов недостаточно, что бы вынудить меня сдаться. Ты снова проиграл, но видно и для Люцифера я тоже не слишком хорош, раз он столько веков заставляет меня быть с тобой в одном времени.
— Если ужас кровавой бойни не поразил тебя, значит, ты был слишком далеко от неё. Я думал, ты изменился, ведь на твоих глазах столько всего происходило, а ты всё тот же, неугомонный негодяй, способный растоптать всё на своём пути. Но во мне не умерла вера в бога, я верю, а, следовательно, я существую.
Они смерили друг друга взглядами. Уверенный каждый в своём превосходстве, в правоте своих пристрастий, неплохие ораторы и носители идей тех противоборствующих сторон, к которым относились, сейчас им нечего было больше сказать друг другу. Оба понимали, находиться рядом нет ни малейшего желания. Ни континенты, ни моря, никакие расстояния не смогли бы дать им возможности жить так, как бы каждому хотелось. Победа любого из них — ступень, вот только куда она ведёт? Оба знали свой путь.
— Что ж, ни мне, ни тебе, — подытожил сходство их мыслей Люциан и бросился на Гарни.
Два энергетически сильных существа схватились не на жизнь, а на смерть, отстаивая не только правильность своих взглядов на мир, но и вековое желание выиграть схватку, чего бы это ни стоило. Обычной дракой назвать это было нельзя, потому что как таковых ударов ни ногами, ни руками не было. Это были обмены сильных энергетических посылов как с одной, так и с другой стороны, хотя и не менее ощутимых для противников. Но какими бы дарами не обладали эти двое, они были всё-таки людьми из обычной человеческой плоти. Поэтому, в конце концов, не чувствуя друг друга, они просто вступили в рукопашную, физическую схватку.
Когда шум борьбы стал слишком громким и эхом разлетелся по дому, у этой борьбы появились наблюдатели. Графиня и Альэра, стоя в дверях, с ужасом смотрели на дерущихся. Они просто онемели от этой картины. А два непримиримых врага, не замечая вошедших, чувствуя, что оба теряют силы, сдаваться не собирался ни один. Хотя Люциан физически был несколько слабее Гарнидупса, но ненависть прибавляла ему сил. Он изловчился, невероятным усилием в броске схватил Гарни и придавил коленом к столу. Вот-вот, одно движение и грудь Радужного Адепта хрустнет, вдавливая раздробленные рёбра в сердце. Но Гарни был разъярён не меньше Люциана. Собрав остатки сил, он сбросил с себя противника, обхватил его руками за плечи и, поднявшись с ним в воздух метра на полтора, почти пролетел к камину и рухнул на пол. Упираясь каблуками ботинок в пол, он тащил Люциана к пылающему огню, преодолевая отчаянное сопротивление противника.
Исход сражения был очевиден. Вскочив на ноги, оба напряглись с такой силой, что вздулись вены на шеях и, держа друг друга в стальных объятиях, свалились в пылающий камин. Огонь алчно вспыхнул и принял человеческие тела.
Дико вскрикнула Альэра и потеряла сознание. Графиня, чувствуя, как ноги стали ватными и не послушными, медленно осела на пол рядом с бесчувственной девушкой. Пламя разделилось надвое, в одном языке проявилось лицо Гарни, а в другом — Люциана. Ещё мгновение и они исчезли из огня, словно растворились в нём. Графиня, в полуобморочном состоянии, не могла поверить своим глазам. В полном оцепенении, она сидела на полу, вглядываясь в пасть камина, словно надеялась, что оба юноши сейчас выскочат оттуда, целыми и невредимыми, что всё это просто плод её воображения, не более того. Но чуда не происходило.
Выбровская попыталась позвать слуг, но слова никак не хотели покидать гортань. Словно рыба на песке, она открывала рот, но не могла произнести ни звука. Первым, кто по зову сердца и внутреннего отцовского чутья появился в зале, был старый дворецкий. Он остановился на пороге и, в недоумении, смотрел на свою хозяйку, представшую в таком виде. Он помог ей подняться, усадил в кресло. К графине никак не возвращалось умение говорить, она только глубоко дышала и бестолково всплёскивала руками. Дворецкий выглянул за дверь и позвал слуг. Когда прислуга унесла девушку в её комнату, графиня уже начала приходить в себя. О том, что случилось здесь, она никому не сказала, даже своему старому другу. Ей было больно смотреть на него потом, до конца его дней, когда он, со слезами на глазах, жаловался ей, что Люциан пропал в одной из своих поездок. Даже на смертном одре, прощаясь со своим умирающим дворецким, который за такое долгое время, стал ей почти родным, она ни чего не рассказала ему.
А сейчас, внимание всего дома было приковано к Альэре. Девушка находилась в странном состоянии сна. Словно спящая царевна из сказки, она не подавала признаков жизни, но всё-таки, была живой. Медленное биение её сердца подтверждало это. Самые лучшие врачи, по очереди, сменялись у её постели, но все их усилия были тщетны. Графиня почти не отходила от Альэры и, по прошествии трёх месяцев, к своему удивлению, обнаружила, что в теле девушки начали появляться изменения. «Господи, да ведь она в положении! Как же теперь всё это будет?» догадалась графиня. Снова консилиум врачей, который пришёл в недоумение столь странному обстоятельству, тем более, что жизнь ребёнка была вне опасности. Он развивался нормально. А через шесть месяцев, как и положено, у Альэры начались родовые схватки и… она пришла в себя. На свет появилась здоровенькая девочка. Графиня не скрывала своего облегчения и радости, с тревогой думая о том, как будет рассказывать роженице о событиях того дня. Но жизнь внесла свои коррективы. Утомлённая роженица улыбнулась, поцеловала ребёнка и хотела перекрестить его, но рука безжизненной плетью упала на кровать. Графиня бросилась к ней, склонилась к её лицу, единственное, что смогла разобрать, как та прошептала:
— Альвига.
— Это имя девочки?
Но уста Альэры сомкнулись навек.
— Господи, ну за что мне всё это?! — разрыдалась графиня, — ну почему ты так мучаешь меня?!
Пастор читал молитвы над усопшей, графиня, молчаливая и сосредоточенная, сидела, глядя в одну точку. Когда священник закончил, Выбровская поднялась, сняла с покойноё янтарное ожерелье и, торжественно положила на младенца, которого держала кормилица.
— В память о матери, — объяснила она свои действия, — бедная кроха с первых же минут осталась одна на всём белом свете. Надеюсь, господь продлит мои дни настолько, что я успею вырастить малютку.
Никому из присутствующих в этой комнате не было дано увидеть удивительную картину, проявившуюся в дальнем углу комнаты. Два астральных тела Люциана и Альэры, стояли, обнявшись, наблюдали за происходившем.
— Вот теперь, мы будем с тобой вместе, надеюсь, навсегда, — говорил Люциан, — если бы ты знала, как я страдал все эти девять месяцев. Но теперь мы будем с тобой вместе навсегда.
Альэра только сильней прижалась своим астральным телом к его бесплотному силуэту. Выбор был сделан, больше им не суждено было родиться на земле, скитаться по мирам и оттуда творить своё дело — вот их удел. Это была лишь проверка на прочность, устроенная покровителем тьмы и двое его ставленников выдержали её. Они, и подобные им, стали тем злом, которое окутывает наши души, вьёт гнёзда в наших
