Конана, то самому так ни разу и не довелось даже слегка царапнуть противника.
Зулгайен поспешил на помощь киммерийцу. Но лишь занес кинжал над спиной молодого стражника, как вдруг… в плечо полководца вонзилась стрела. Зулгайен покачнулся и упал ничком. Но, падая, успел судорожно вцепиться пальцами в одежду стражника и увлек его за собой на каменный пол. Ослабленной, дрожащей от напряжения рукой, по-прежнему крепко сжимая рукоять кинжала, он сумел нанести противнику удар в грудь — в самое сердце. Тело молодого стражника внезапно дернулось и затем уже навечно застыло.
Конан тем временем бросился на лестницу, вслед за выпустившим стрелу. Доверяя лишь своему слуху, припустил вверх по крутым ступеням. Ворвался на широкую круглую площадку, окруженную высокими башенными зубьями. Свежий ночной воздух наполнил ему грудь и сполна вернул потерянные в недавней борьбе силы. Легкий ветерок овеял его тело.
У самого края площадки, между каменных зубьев, стоял немолодой уже, но достаточно крепкого телосложения мужчина. Вероятно, это был сам комендант башни Желтой звезды. Он держал арбалет, стрела из которого была направлена в сторону Конана. Натягивавшие тетиву пальцы коменданта побелели от напряжения. Еще какое-то мгновение, и стрела, со свистом разрезая воздух, понеслась бы вперед. Необходимо было обладать быстротой реакции Конана, чтобы, вовремя отпрыгнув в сторону, не позволить беспощадной стреле пронзить свое тело. И не успел комендант сообразить, в чем дело, как Конан, подобно лесной кошке, в несколько молниеносно быстрых прыжков достиг его. Одним ударом меча выбил из его рук арбалет, другим…
А вот другого — у него не было. Тяжело обутой ступней противник со всей силы бил в левое колено Конана. И если бы не металлические наколенники, такой удар стоил бы тому разбитой ноги.
Киммериец упал на холодный камень покрывавших площадку плит. Найдя в себе силы, он попытался встать, но комендант снова жестоко ударил его.
Резкая мучительная боль на время лишила Конана ясного рассудка. Он разжал хватку и… выронил меч.
Комендант потянулся к выроненному мечу; чтобы оттолкнуть его дальше. И в этот самый момент киммерийцу удалось, схватив противника за лодыжку, потянуть к себе. Комендант рухнул на пол. Между противниками развязалась отчаянная борьба. Оба мужчины яростно скрежетали зубами, рвали друг на друге одежду, наносили безжалостные удары. Их глаза горели презрительной ненавистью. О да, надо было привить, что комендант башни Желтой звезды стоил всех своих стражников. Тот, кто еще совсем недавно заискивал перед принцем Шэриаком, теперь, в честной схватке, был подобен льву. Однако же и Конан ни в чем не уступал ему. На стороне киммерийца был заметный перевес.
Конан пытался двигаться таким образом, чтобы приблизиться самому краю площадки. А там уже… или он сам, или комендант. Они могли погибнуть оба. Но выжить?.. Выжить мог только один из двух!
И вот Конану удалось-таки подползти к краю площадки. Собравшись с силами, он приподнялся над своим изможденным противником. Крепко ухватился за угол одного из каменных зубьев и столкнул коменданта на землю.
Он не глядел вниз, только слышал истошный продолжительный вопль падающего. И уже потом, когда вопль наконец прервался, резко и безвозвратно, киммериец опустил глаза. Там, внизу, у самой стены башни, распласталось неподвижное тело коменданта.
Когда Конан спустился на пятый ярус, то нашел Зулгайена по-прежнему лежащим на каменном полу. Глаза туранского полководца были прикрыты. Лицо — мертвенно бледно. Изо рта вырывалось хриплое порывистое дыхание.
— Жасмина, сидя на коленях, склонилась над Зулгайеном. Она перевязывала кровоточащую рану у него на плече вырванным с покрывавшего кровать полога куском ткани. Услышав приближающиеся шаги, Дэви подняла к Конану глаза.
— Слава Асуре, он жив, — тихо произнесла она. — Рана не очень глубокая.
Конан молча кивнул. Он и без слов Жасмины, знал, что рана Зулгайена была вовсе не смертельной. Даже удивительно было, что из-за такой царапины туранец потерял сознание.
— Поторопись, — сказал он. — Нам следует как можно скорее покинуть башню. Чувствую, твой дядюшка уже успел позаботиться, чтобы в самое ближайшее время сюда нагрянула, по меньшей мере, сотня бравых вендийских воителей!
Дэви глядела на него непонимающими глазами.
— Ты снова вспомнил о Шэриаке?! Какое отношение, по-твоему, имеет он ко всему этому?
— О, Кром! Только не надо говорить, что ты ничего не знаешь о его недавнем визите сюда, в башню Желтой звезды?! — в синих глазах Конана мелькнуло насмешливое торжество. — Что не слышала разговор Шэриака со здешним комендантом?!
Жасмина слушала его оторопело.
— Мне, в самом деле, ничего не известно обо всем этом, — сдавленно произнесла она. — Я стоила на верхней площадке, спрятавшись между башенных зубцов. Ожидала тебя. — Ее голос дрогнул, — Перед самым твоим приездом в башню вошел высокий мужчина в темных одеяниях. Однако… я не разглядела его лица. Неужели…
— Да, наверняка, это и был принц Шэриак, — ответил Конан, и его тон был убедителен. — Ты что- нибудь говорила дяде о моих планах относительно похищения Зулгайена? — Он испытующе глядел на Дэви.
Жасмина хотела ответить, но была так взволнованна, что голос отказался ей служить. И она смогла только, отрицая, повести головой.
— Значит, ему каким-то образом все же удалось подслушать нас, — с трудом сдерживая вертящиеся на языке проклятия, заключил Конан.
К тому времени Дэви наконец перевязала Зулгайену рану.
— Все готово, — сказала она. — Теперь нужно отвезти его во дворе. Боюсь, нам не обойтись без помощи лекаря. Кровотечение ничуть не ослабевает, — и, встретив преисполненный сомнением взгляд Конана, поспешила добавить: — Я позову своего личного лекаря. Это очень надежный человек.
Конан, соглашаясь, кивнул. И, взвалив Зулгайена себе на спину, твердым шагом вышел из комнаты. Жасмина последовала за ним.
Глава VII
«Серидэя»
Насинга уже давно не видела отца и матери. Она очень скучала по ним. И еще скучала по солнцу. Насинга толком не помнила, как покинула родной Айодхийский дворец, за высокими белоснежными стенами которого ей прежде не доводилось бывать. Не помнила, как оказалось здесь. Не помнила ничего, что смогло бы хоть чуточку помочь ей определиться. Насинге было страшно. Но она не плакала. Принцессы не должны плакать, даже когда им очень плохо, этому учили ее отец и мать. Хотя… Насинге так часто снилась мама. Она явственно видела ее перед собой, близко-близко, что, казалось, стоило только протянуть руки, и можно было обнять ее. Глаза мамы — огромные, черные, совсем такие же, как у самой Насинги — в этих снах всегда были полны слез. А ведь Дэви не пристало плакать, равно как и принцессам.
Было совсем тихо. Здесь всегда было тихо. И мрачно. Насинга сидела в огромном черном кресле с очень высокой спинкой и напряженно вглядывалась в рыжее пламя масляного светильника, стоявшего прямо перед ней, на каменном, ничем не покрытом полу. Так велела ей Серидэя. И маленькая принцесса не противилась. Она любила огонь. Часто смотрела на него, как будто пыталась отыскать в пламени что-то — она и не понимала, не могла понять, что именно. А еще ей порой казалось, будто она сама была частичкой этого пламени.
Серидэя тоже любили огонь. И была такой же сильной, как огонь. Насинга боялась Серидэю. Никогда не решалась приблизиться к ней, заглянуть вглубь ее громадных темно-зеленых глаз.
Серидэя была необыкновенно красивой, с белой, как алебастр, кожей, вьющимися красно-черными волосами и гибким стройным телом. Но красота ее была холодной — маленькая вендианка не могла не
