— Зулгайен?! — с взволнованной надеждой произнес он, то ли спрашивая, то ли окликая. Его голос прозвучал удивительно тихо.
Никто не ответил.
— Кто здесь? — не успокаивался Конан, и теперь в брошенной им в темноту фразе прослушивалось бессильное раздражение.
И снова ответа не было. Только вот тишина стала как будто напряженней, темнота — зловещей. Минуло, наверное, всего несколько мгновений, но для киммерийца они протянулись целой вечностью. Конан опять почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, однако теперь ощущение это возникло наяву, и — как сильно ни хотелось бы, — невозможно было избавиться от него.
Наконец киммерийцу удалось приподняться. Он сел, спиной прислонившись к стене, дрожащими от слабости руками опираясь об пол. Он ждал. Сам не знал, чего именно, только был уверен, что вот-вот должно было случиться что-то, безумный кошмар, вырвавшийся из болезненного сна. Каждый нерв киммерийца предупреждал о неотвратимой опасности.
И вдруг — как апогей воцарившегося напряжения — раздался смех. Он был совсем не громок и мелодичен, но звуки его мучительно резали слух Конана. Все внутри киммерийца судорожно сжалось, даже сердце как будто замерло. Конан неотрывно глядел в ту сторону, откуда исходил смех, хотя по-прежнему ничего не различал в темноте. По его телу прошла теплая полна, она ослабила хватку напряженности, подкатила к горлу и вырвалась наружу отчаянным воплем:
— Хватит! — Конан сперва услышал его, и только спустя несколько мгновений сообразил, что это выкрикнул он сам.
Смех резко оборвался, и во вновь наступившей тишине было нечто пугающее. Конан снова ждал чего-то.
— Боишься?! — вдруг прошептал у самого уха киммерийца женский голос (несомненно, тот самый, что некоторое время назад смеялся). — Да ты весь трясешься! Несчастный! А я-то думала, ты — храбрец, — женщина шептала, настолько приблизившись к киммерийцу, что ее губы то и дело касались его уха, а необыкновенно горячее дыхание обжигало ему кожу. Ладонь незнакомки опустилась на плечо Конана, а ее пальцы гладили его шею.
— Кто ты?! — хрипло спросил киммериец, и из-за подчинившей все тело слабости намек на вызов в его тоне прозвучал почти беспомощно.
— Ты и сам знаешь, кто я, — ответила она, чуть повысив голос на последних словах и тем самым подчеркнув собственную значимость.
— Серидэя?! — с ненавистью процедил сквозь зубы Конан.
— Конечно, — отозвалась она, снова понизив голос до коварно-вкрадчивого шепота. — Та самая, ради встречи с которой ты явился сюда. — Серидэя тихонько засмеялась.
— Я приехал за вендийской принцессой, — хладнокровно возразил Конан.
— Вот уж нисколько не удивил! — по-прежнему смеясь, ответила верховная хранительница. — Я догадывалась, что с твоей стороны это вовсе не визит вежливости, — с нарочито укоризненным оттенком в голосе добавила она. После этого замолчала, будто обдумывая что-то, потом, чуть отстранившись от Конана (тот понял это, потому как уже не чувствовал прикосновения к своей кожи ее жаркого дыхания), произнесла: — Между прочим, никакой принцессы здесь уже нет.
— Разве?! — с презрительным недоверием в голосе протянул киммериец. — И где же она, если не здесь?!
— Умерла, — отрезала в ответ Серидэя. Конан с издевкой хмыкнул.
— Не веришь? — спросила верховная хранительница, снова приблизившись к Конану.
— Нет! Не верю, — ответил киммериец.
Серидэя громко усмехнулась.
— Да откуда тебе вообще знать, — воскликнула она, так громко, что в ушах у Конана даже зазвенело, — была ли здесь когда-нибудь вендийская принцесса или нет?! Поверил бредням давно выжившего из ума отшельника?! Ха! Если пожелаешь, я могу созвать сюда тысячу таких отшельников, и все они в один голос будут уверять тебя в том, что никакой принцессы нет и никогда не было в моем замке!
— Тысячу?! — с насмешкой повторил за ней киммериец. — Однако же, должен признать, ты очень великодушна! Тысячу! Но не стоит так утруждать себя! Мне было бы вполне довольно слов и одного, но только… такого, которому я бы сам счел разумным поверить! Йелайский отшельник внушает мне доверие.
— Глупец! — небрежно протянула верховная хранительница. — Твоему хваленому отшельнику, в действительности, известно не больше, чем любому другому шарлатану, — она вздохнула.
— Ну, а если так, то почему же ты держишь меня здесь?! — усмехаясь, возразил Конан.
— О! — Серидэя вяло рассмеялась, с ответом же не торопилась.
Рука киммерийца стремительно метнулась к ней (в ту сторону, откуда исходил голос верховной хранительницы) и, крепко схватив ее за тонкое запястье, потянул к себе. Конан настолько ослаб, что, наверное, его силы сейчас хватило бы только на то, чтобы притянуть к себе кошку. Однако Серидэя вовсе не сопротивлялась ему.
Она охотно прильнула к его груди, одной рукой обвила его шею (другую руку киммериец по-прежнему сжимал в своей ладони) и с придыханием прошептала:
— Вот он — мой ответ! Ты нужен мне, Конан! Нужен!
Она принялась осыпать его тело частыми, жадными поцелуями.
Киммериец закинул голову назад и тихо засмеялся.
— Кто-то, припоминаю, говорил мне, что тебе уже несколько тысяч лет отроду, — с иронией заметил он.
Серидэя тотчас же отстранилась от него и некоторое время молчала. Конан не мог видеть ее, но чувствовал веявшую от нее злобу.
— Что ж, — наконец заговорила она, и ее голос звучал твердо, — деликатностью, видно, твой бог тебя не наделил!
— Наверное, не счел это столь уж важным, — с подчеркнутой небрежностью согласился Конан. Он снова потянул к себе Серидэю, вернее, рванул ее за обе руки (откуда только теперь в нем нашлась силы на это…) и гневно прошептал: — где вендийская принцесса? Где Зулгайен?! Отвечай!
Серидэя одернула руки. Конана уже покинули на миг было возвратившиеся силы, и он не смог удержать женщину.
— Ты слишком груб! — теперь голос верховной хранительницы донесся до киммерийца откуда-то издалека.
— Я хочу видеть тебя! — произнес Конан, и в его тоне, скорее, было требование, нежели просьба.
Серидэя издала негромкий смешок.
— Это возможно, — с холодной небрежностью ответила она.
В тот же миг глаза Конана объял свет. Это вспыхнул огонь в висевших на стене светильниках.
Киммериец зажмурился и некоторое время, пока его глаза не привыкли наконец к свету, с трудом что-либо различал перед собой. Комнату, в которой находился Конан, несправедливо было бы назвать маленькой, но низкий потолок, голые каменные стены и отсутствие окон делало ее похожей на склеп. Здесь не было мебели, разве что громоздкое, с очень высокой спинкой кресло. Оно стояло у одной из стен, противоположной той, у которой сидел на полу киммериец. Однако же больше всего поражало то, что в комнате не было двери. Конан обежал глазами стены, — нигде не было и намека на дверной проем.
— Ну что?! Нравится здесь?! — в голосе верховной хранительницы слышались издевательские нотки. — Будет тебе известно, что… эти покои, — с ее губ слетел негромкий смешок, — уготовлены для самых дорогих моих гостей. Оцени же мое гостеприимство, Конан!
Киммериец глядел на нее с презрительным недоверием. И вместе с тем в его взгляде было с трудом скрываемое восхищение перед изумительной красотой верховной хранительницы. Серидэя, в самом деле, была прекрасна! Теперь перед Конаном была не крылатая тварь с уродливой сморщенной мордой, которую он встретил в Химелийских горах, а молодая стройная женщина с белоснежным, поражавшим безукоризненностью черт лицом.
