– Господа! – терялся в догадках начальник группы дешифровки. – Палуба белая. Продукт черный, с коричневатым оттенком… Думайте, думайте, черт вас всех дери…
– Рабочее платье трюмных такого же цвета, – подсказывали командиру.
– Отлично! Белое и черное. Давайте, ребята, шевелите извилинами…
– Возможно, намек на новый бунт? Черное на белое? Чернь пытается уничтожить «белую кость»?
– Может, все дело в запахе?
– В расположении кучки? Обратите внимание – она наслаивается!
– Вкус! Нам нужно немедленно выяснить, каков вкус!
Командир группы, отозвав в сторону дежурного штаб-врача, который с самым значимым видом вытирал губы платочком, пытался добиться от него информации:
– Спасайте, голубчик. На лезвии балансируем…
– Обыкновенная органика, батенька, – добродушно ответствовал тот. – Немного кисловато, что доказывает наличие аминокислот в организме – только и всего.
– Может, все-таки есть какая-то специфика? – продолжал допытываться командир группы. – Спасайте! Нам через десять минут докладывать. Попробуйте еще раз, ну что вам стоит!..
– Ничего не могу добавить к сказанному, – дегустатор развел руками. – Соображайте сами, господа.
Тем временем лаборанты уже определили состав, старший лаборатории подписывал заключение; в составе взятого образца были найдены остатки волокон искусственного происхождения, возможно, мельчайшие части веревки или каната, а так же несколько мелких вишневых косточек, по-видимому компотных.
– Его Величество ждет. – Вкрадчивый голос Первого флаг-капитана поставил точку в дискуссии. Впрочем, консенсус уже состоялся. Начальник группы дешифровки решил рискнуть. Смысл пророчества на сей раз был разгадан и не терпел иных толкований.
– Аллегория ясна и понятна, – призвав на помощь все присутствие духа, доложил императору старший дешифровальщик. – Кучка кала у ваших ног – поверженные бунтари, превратившиеся в обыкновенные отходы, в ничто, в прах.
Все облегченно вздохнули.
– Прикажите убрать палубу, – распорядился император. – Приказ по Армаде – командам гулять и петь песни!
То были славные времена – морпехи звенели наградами. Щедрая рука Его Величества рассыпала по мундирам все новые ордена и медали, черпая их из двух поистине бездонных наградных ящиков. Давали за мужество, за храбрость, за верность, за усердие, за принципиальность, стойкость и сообразительность, за силу и верноподданническую слабость. Постоянно выискивались новые герои. Между тем ряды осужденных таяли на глазах. Дошло до того, что перепуганные корабельные инженеры посреди этой разухабистой рубки осмелились подать записку «о нецелесообразности поголовного уничтожения „мерзавцев и предателей“». Они ничтожнейше просили оставить «для нужд» хотя бы треть от заключенных под стражу. На прошение, не без совета Первого флаг-капитана, Его Величеством была наложена следующая резолюция – «бунтовщиков истребить всех до единого, а насчет кадров не беспокоиться, так как недостатка в трюмных не будет».
Однако трибуналы все-таки умерили прыть – теперь из каждого десятка схваченных мятежников и их пособников пятеро пожизненно сбрасывались в трюмы.
В ворохе представляемых ежедневно Тайному Совету дел – а ищейки бросились перебирать все документы, предшествующие заговору, – отыскали и «дело» пропавшего на «Чуде» лейтенантишки. Опрошенные товарищи упоминали о его готовящемся визите в некое книгохранилище. В канцелярской суете и неразберихе о пророчестве блаженного с «Юда» как-то непростительно позабыли. Правда, воспаленный, шатающийся с недосыпу начальник отдела кадров Тайной Канцелярии по приказу Первого флаг-капитана связался с «особистом» «Чуда» и рассеянно приказал тому разобраться с пропажей, а заодно прощупать непонятно откуда выплывшую библиотеку. Но на этом все пока и завершилось.
Сам же Первый флаг-капитан творил дела более важные. Нацепив очки, он взялся за пухлые досье на Психолога и Главного электронщика. Разумеется, ни тот, ни другой даже не догадывались о доносах! Разглядывая их фотографии, пыточных дел мастер предельно откровенно ухмылялся. Еще раз ознакомившись с содержимым заветных папок, флаг-капитан собственноручно каллиграфически вывел «Отправить в тайный трибунал на окончательное расследование». И, прищелкнув пальцами, с удвоенной энергией направился к очередной жертве, болтающейся на дыбе тут же, в его кабинете. Отстранив вспотевшего морпеха-сержанта, этот кесарь Ромодановский приветствовал обреченного: «Теперь ты все расскажешь, свинья».
Через пять минут «свинья», приведенная в чувство электрошоком, уже подписывала дрожащими пальцами очередное признание, флаг-капитана чрезвычайно вдохновившее. «Рука государева» даже куплетики веселые засвистала:
В кают-компании первого класса помощники командиров «Бешеного» и «Злобного» мрачно прокалывали погоны для очередных звезд. Они готовились заступить на место казненных начальников. Столь свирепая и неожиданная расправа произвела неизгладимое впечатление на командира «Убийцы». Контр-адмирал давно уже превратился в бледную тень при своем до небес возвысившемся флагмане. Его Величество не любил дублеров и предпочитал сам влезать во все дела на линкоре. В конце концов он разнес подчиненного в пух и прах и прогнал с мостика, как последнего пса. Оскорбленный моряк уже с утра пил горькую в зале «А» кают-компании, наиболее вычурном и роскошном. Однако ни хрусталь, ни бронзовые подсвечники, ни бюсты Дрейка и Фемистокла из чистого каррарского мрамора настроения ему не поднимали.
Тапер из вольноопределяющихся уже распахнул крышку концертного «Дельмейстера». Под шопеновские ноктюрны на соседнем столике медленно освобождалась от платья одна из наиболее способных и дорогих «манек». Грациозно расстегнутый лифчик допорхнул наконец до старого пьяницы, но тот и бровью не повел. Тогда, соскочив со столика, стриптизерша направилась к седоволосому красавцу. Обритые ножки на тоненьких каблучках смотрелись более чем соблазнительно, но сегодня все находящиеся в зале офицеры предпочитали не поднимать глаз. Все закончилось так, как и должно было закончиться, – контр-адмирал согнал мартышку с колен. Обиженно надувшись, танцовщица процокала в гримерную.
– Представьте себе, господа, – заявил адъютант командира «Убийцы», отвлекаясь наконец от грустных мыслей и пощипывая усики. – Я ведь свою прогнал! Тоже взялась выкатывать губки! Позавчера закатила форменный скандал. Не имею привычки поднимать руку на слабый пол, но что прикажете делать в подобном случае? – Адъютант затянулся душистой офицерской папироской, которую с особым щегольством выхватил из портсигара, и продолжал, разгоняя лениво тянущийся дым: – Я привел ее к себе всю в шерсти, еще хвост не оттяпан. Она и двух слов не могла связать. Забивалась в угол, дикая, стеснительная такая!.. Правда, в постели была словно кошка! – Лейтенант даже причмокнул. – И ведь любила меня, стерва… Такая ревность, стоило только мне припоздниться. А потом – как прорвало; помада, тушь, эти чертовы «недельки». Смешно говорить, но принялась шнырять по шкафам, убегать без спросу, возвращаться пьяной. Джин-тоники, баночное пиво. И пошло, и поехало. Приду – надута. Видите ли, я уделяю ей мало внимания. Сама целыми днями вертится перед зеркалом, примеряя шляпки. Нет, вы только подумайте – еще неделю назад она бегала по лианам и швырялась в кайманов плодами манго. А сейчас закатывает истерики, меняет перчатки и юбки с такой быстротой, что у меня голова кругом идет. Кончилось тем, что я взорвался. Вы бы только посмотрели, как она загремела по трапу с двумя чемоданами. Признаюсь, славное зрелище – душа ликовала!
– Эти лапочки эмансипируются на удивление быстро! – поддержал беседу капитан-электронщик. – Еще месяц-другой, и примутся свободно лопотать. Тогда тушите свет.
– Я слышал, на «Гневном» одна уже разговаривает. И никакого акцента, – заметил еще один приятель лейтенанта. – Башковита, бестия! Если дело пойдет и дальше подобным образом, нас потянут к венцу.
– Опоздали, молодые люди, – обратился к выпивающим молодцеватый врач-майор. – Уже потянули. На «Чуде» священник наотрез отказался иметь дело с первой подобной парочкой. Кончилось настоящим скандалом.
– Поп на «Чуде» ортодокс, – кивнул адъютант. – Несгибаемый человек. А вот другие пожиже будут… Я слышал, один ксендз сквозь пальцы смотрит на однополые браки. А уж что касается наших милых дам, не
