за тем, как вдали растворяется гигантская туша отщепенца. Худшие предположения сбывались; посыпавшиеся на мостик рапорта Службы имперской разведки убедили присутствующих в совершенно патовой ситуации.
– Мятежники отвергают вашу Божественность! – доносили креслу.
– Преступники обнародовали программу!
– Они приняли декларацию Прав и Свобод!
– «Стратеги» и объемные бомбы в их руках – в случае нападения бандиты угрожают ответной атакой!
– Полный идиотизм, – сквозь зубы пробормотал взопревший Главный артиллерист. – Какое там нападение! Какая атака! На «Чуде» двести сорок три атомных заряда, не считая пяти тысяч девятисот пятидесяти трех бомб объемного взрыва и десяти тысяч торпед. Достаточно садануть одним-единственным снарядом в этот муравейник – и воцарятся Пустота, Ничто, Апокалипсис с его всадниками! Я даже представить себе не могу, что произойдет! По всей видимости, океан испарится, звезды попадают, от луны посыпется радиоактивная пыль… Истинная потеха для сатаны!
– Мы сами себя поймали за яйца! Вы мне только скажите, зачем грузили на галоши все это дерьмо? – раздраженно огрызнулся Главный механик. – Что теперь делать с артпогребами? Какого дьявола надо было складировать столько торпед и создавать многослойный пирог из динамитных шашек? Чувствую – теперь будем болтаться, держа друг друга на прицеле.
– А что прикажете делать, голубчик? – Главный артиллерист выжимал уже третий носовой платок.
– Что сейчас делать – не знаю, – честно ответил Механик. – Но если и на этот раз дурацкий кризис завершится благополучно, одно посоветую – бросайте-ка за борт ваши дурацкие хлопушки! Теперь они уже совершенно бесполезны. Поймет Старик незатейливую, как понос младенца, истину – удержится на троне, более того, будет править вечно! Не поймет – всем нам наступит безвременный и совершенно определенный каюк. Но он не самоубийца, этот наш Божественный.
– Вы предлагаете выкинуть ракеты и бомбы?
– А иного выхода и быть не может! Ну, скажите на милость, зачем они нам теперь? Делать «козу» Америке? Так ее и без нас не стало. Напротив, имея и дальше всю эту чертову кучу, мы сами себя уничтожим. А так – от греха подальше. И власти нашего старикашки никто и никогда угрожать не будет! А что еще надо для патриарха?
– Немыслимо! Возмутительно! – вспыхнул Артиллерист. – Что вы несете?
– Вот она, Хиросима! Вот Нагасаки – в одном лице! – ответил Механик, тыча пальцем на удаляющееся «Чудо». – И каким образом мы спасемся, если этим бездельникам взбредет в голову начать боевые действия?
Боевых действий и в помине не было. Для мичмана и его карбонариев новость о том, что никто не последовал за «Чудом», стала первым потрясением. Подобно хворосту заполыхали споры – от чего случилось подобное и кто виноват, но крики ровно ничем не закончились. Адепт все то бурное совещание просидел половецким идолом. Некоторые члены Конвента, сейчас, как никогда, нуждающиеся в водительстве, принялись бросать в его сторону весьма недобрые взгляды. Он и ухом не вел. Делать нечего, юнцам-комиссарам пришлось смириться с действительностью. В конце концов, огромное корыто, со скучившимися на нем самолетами, целиком и полностью принадлежало революции. Разумеется, решение атаковать Армаду для восставших было решительным самоубийством. Но, с другой стороны, самый тупой якобинец на авианосце знал – как бы ни бесился на этот раз Божественный, он и пальцем не посмеет тронуть четырнадцать миллионов тонн взрывчатки. Тем не менее всю первую ночь комендоры находились у заряженных орудий. Все, что только могло стрелять, за исключением ракет, код от которых был утерян окончательно и бесповоротно, приготовилось к бою. Однако сумрачным утром океан катил такие же тоскливые валы, какие он катил и вчера. Армада, не смея подойти, по-прежнему маячила на мутном горизонте – и ничего не случалось.
День, второй – напряжение стало спадать. Подступили проблемы насущные. Засучив рукава, Командор, с благословения адепта, хватился было проводить демократические реформы. Но, вопреки всем расчетам, трюмные и не думали угомоняться! По ночам шел систематический грабеж кают. На юте устроили настоящую «барахолку» и торговали крадеными вещами, не стесняясь патрулей, которые, впрочем, зачастую принимали участие в торге. Пьяная матросня с гармошками, лузгая невесть откуда появившиеся семечки, слонялась по всем трапам. Особенно осмелели притихнувшие на первых порах «маньки» – проституция весьма скоро превратилась в бич, который до смерти готов был запороть остатки нравственности. Не лучше дело обстояло на баке – распоясавшаяся толпа вполне зримо требовала для себя хлеба и зрелищ. Летчики, оказавшиеся единственной более менее организованной силой, не смели покидать кабины своих машин. Надвигалась необходимость хотя бы временной диктатуры, о чем было решительно заявлено на Конвенте донельзя удрученным Комиссаром права.
Конвент признал – «низы» упорно, и даже как-то злобно, продолжают сопротивляться порядку. Мгла неопределенности сгущалась. О самом робком нападении извне, которое ненадолго могло бы сплотить массы, и мечтать не приходилось! На очередном сборище Командор ощущал направленные на себя недоверчивые взгляды – ропот, пока еще глухой, чувствовался везде, и уже нависла дамокловым мечом тревога.
– Нам жизненно необходимо перейти к нормированию продуктов, – доложил Комиссар продовольствия. – Многие склады разграблены. Кое-что удалось отстоять, но только карточная система спасет положение!
И со всех сторон прорвало:
– Сутенерство достигло угрожающих размеров.
– Торговля оружием перешла все границы.
– Поймана банда врачей, синтезирующих наркотики.
– Хватит! – взревел мичман, с мольбою оглядываясь на адепта. Учитель вынужден был согласиться – развязность победителей зашла слишком далеко, однако опять ввернул речь о врагах, явных и тайных, которые намеренно вводят неокрепшие души в вполне понятный контрреволюционный грех.
– И где, где, по-вашему, эти враги? – сорвался на этот раз Комиссар права.
– Ваша прямая обязанность – выяснить где, – процедил адепт. – Так займитесь ею немедленно.
Созданная «чрезвычайка» не отличалась своеобразием. Оставшихся в живых трюмных пришлось загнать обратно в нижние отсеки, из которых их еще недавно с такой помпой освободили. «Партизаны» – все эти бывшие учителя, продавцы и каменщики – и примкнувшие к ним первогодки заволновались, но были смяты и раскиданы. Со шлюхами обошлись более гуманно – девиц-обезьян рассадили по плотам и шлюпкам. Вместе с проститутками за откровенный саботаж были высланы два десятка инженеров-интеллектуалов и редактор корабельной газеты. Диссиденты во главе с редактором отплыли на последнем баркасе. Замелькали весла. Стриптизерши прощально махали платочками из дефицитного парашютного шелка. Инженеры и редактор затянули удалое:
Нижние чины, облепившие борта, мачты и надстройки «Чуда», мрачно прислушивались к пению. Но кое-кто и радовался! Всем уже была известна Манька-комиссарша, разбитная, жестокая приматка, с которой несколько раз тщетно старались состричь шерсть. У нее, единственной, она тут же вновь нарастала какими-то ржавыми клочьями. Эта заросшая хвостатая дрянь безошибочно выбрала своим покровителем мичмана-Командора и повсюду теперь слонялась за ним. Она не вынимала папиросы из пасти, научилась лихо, с двух лап, стрелять из револьвера, наповал шлепая «контру», и плотоядно показывала желтые, прокуренные насквозь клыки, вызывая отвращение и почти что мистический ужас не только у бывших подруг, но и у видавших виды матросов. Сейчас, вскарабкавшись на невероятную высоту, комиссарша раскачивалась на антенне мачты, визжа и щелкая зубами.
Репрессированные отплыли достаточно далеко, когда на мостике возник и сам Командор – проследить за выполнением очередного декрета. Команда, за исключением верной обезьяны, встретила его красноречивым молчанием. Потоптавшись, мичман счел за благо удалиться обратно в рубку. Впрочем, и там, в среде соратников, молчание было не менее выразительным.
В тот же самый проклятый день перепалка в Конвенте приобрела чрезвычайно острый характер.
