Эмма и Cфинкс

– Дай мне тоже, – попросила Светочка, ловко набрасывая на «плечики» серый капитанский мундир.

– А у меня рогалики есть.

Ирина Антоновна, игравшая Сережину бабушку, раз­вернула кулек с бутербродами… Перекусили; из соседней гримерки доносился возму­щенный голос Раковского и дружный смех «хулиганов» Саши и Вити. Помреж (костюмерши на выезде не было) отнесла кос­тюмы в автобус. Смеркалось. За окнами зажглись фонари.

– Прогуляться бы, – сказала Эмма.

– Холодно, – Светочка пожала плечами.

– Пойди прогуляйся, пока они грузятся, – посоветовала Ирина Антоновна.

И Эмма вышла во двор. Оба монтировщика, осветитель, водитель и радист сто­яли кружком, курили – красные огоньки светились в полутьме – и болтали о футболе.

– Когда едем? – спросила Эмма.

– Вот докурим – и поедем, – степенно отвечал води­тель.

Эмма отошла подальше. Курить в лесу для нее было то же самое, что приходить в оперный театр со включенным плейером. Снег чуть поскрипывал под подошвами. Снег был оран­жевый и синий – по цвету фонарей. От каждого ствола падала оранжевая и синяя тень, а чуть подальше, за забо­ром, лес стоял темный, привлекательный и зловещий, и Эмма подумала, что, будь она по воле злой судьбы ребен­ком в этом санатории, единственным удовольствием для нее было бы стоять вечером у забора и смотреть на лес, бояться его – и воображать себя там, в темноте…

Ее тронули за рукав. Она обернулась.

– Сережка?

Рядом с ней стоял мальчик лет восьми. В серой курточ­ке со светоотражателями (на рукавах и груди его вспыхи­вали и гасли, преломляя свет фонарей, молнии, квадраты и латинские буквы). В спортивной шапке, надвинутой до бровей.

– Сережка? – снова спросил мальчик, на этот раз уве­реннее и радостней. – А меня Данилой зовут…

– Привет, Данил, – сказала Эмма, потому что надо было что-то сказать.

Мальчик переступил с ноги на ногу:

– А я уже в третьем классе.

– Молодец, – сказал Эмма.

Мальчик смущенно улыбнулся:

– Как ты их… Здорово.

– Тебе понравилось? – спросила Эмма.

– Да, – сказал Данил. – Мне очень… У нас тоже есть такие дураки, как те. И ничего им не сделаешь…

– Сделаешь, – неуверенно сказала Эмма. – Если с друзьями…

– Только у нас в классе никто ни с кем не дружит, – сказал Данил.

– Это бывает в санаториях, – возразила Эмма. – Не успели еще познакомиться…

Данил махнул рукой:

– У нас в том, старом классе тоже никто ни с кем не дружит… Только девчонки. И еще подножки подставляют, говорят всякое… Слушай, а ты правда в футбол хоро­шо играешь? А в хоккей? У нас тут есть каток… И я тебе могу дать свою клюшку. У меня хорошая клюшка. И еще настоящая шайба. Хочешь, покажу?

Эмма почувствовала, что надо удирать, пока не поздно. Парень смотрел на нее, как раньше – за несколько лет до Эмминого рождения – люди смотрели на космонавта Гагарина.

– А еще у меня есть трансформеры. Хочешь, дам? Хоть навсегда? Подарю?

– Мне?!

– Ну да… И еще у меня дома есть компьютер. Ты мо­жешь прийти ко мне домой и поиграть во что хочешь, хоть до ночи.

– Да? Спасибо…

– И у меня есть настольный футбол. И железная дорога. Немецкая.

– Очень хорошо…

– А у моего соседа по парте в той, старой школе, у него тоже есть клюшка, и щитки, и коньки с ботинками, и маска для вратаря… И еще у него есть старший брат. И у него своя кодла. И как они однажды набили этого Зербицкого! Слушай, а ты…

За Эмминой спиной коротко просигналил автобус.

– Мне пора, – сказала Эмма с облегчением. – Ну, пока.

– Ты еще приедешь? – тихо спросил Данил.

– Я… – Эмма открыла рот. – Мне надо идти.

– А можно я скажу пацанам, что ты еще приедешь в хоккей погулять? А…

– Знаешь что, – сказала Эмма быстро: – Приходи с родителями в детский театр. Там и увидимся.

Видимо, Данил ждал чего-то другого. Глаза его, прежде глядевшие на Эмму страстно и требовательно, теперь за­моргали беспомощно и жалко:

– А можно… я скажу пацанам, что если они меня еще тронут, то ты их набьешь?

Автобус просигналил снова. Эмма сделала шаг назад; свет упал на ее лицо. Данил шагнул за ней, всматриваясь.

– Пока, – быстро сказала Эмма. – До встречи.

Взгляд Данила вдруг изменился. Распахнулись ресни­цы, сам собой разинулся рот. Секунда – и пацан нахму­рился, плотно сжал губы, будто не веря своим глазам.

– Я… пошел, – зачем-то сказала Эмма.

– Так ты, что ли… тетя? – едва слышно спросил Данил.

Эмма махнула ему рукой и побежала к автобусу. И, уже упав на сиденье рядом со Светочкой, обернулась.

Данил стоял под фонарем, очень маленький и очень одинокий. У ног его лежали две тени – оранжевая и синяя.

* * *

– Алло! Ростислав Викторович?

– Саша! Привет… Я уже думал, что ты не позвонишь.

– Здравствуйте.

– Я очень рад, что ты объявился. Честно.

– Да?

– Правда-правда. Ну, рассказывай, как дела? Как успехи?

– Ну, в общем… А у вас как дела? Как здоровье?

– Да ничего вроде, здоров… Работаю вот. Книгу пишу.

– Книгу? А про кого?

– Про жизнь, Саш. Про мир, про математику… Во всяком случае, мне так кажется.

– Я не знал, что вы писатель.

– Да я не писатель. Я просто пишу книгу. Это мое любимое дело такое, хобби.

– А когда закончите?

– Не знаю… Я вообще не хотел бы ее заканчивать. Это книга без конца, чтобы каждый, кто захочет, мог допи­сать что-то свое. Вот ты, например, когда хорошенько выучишь математику…

Осторожный смешок:

– Да я пишу-то с ошибками… У меня по русскому три.

– Это жаль… Это тебе читать надо больше. Чтобы глаза к правильному написанию привыкали.