большую близость к моей особе, и тесное знакомство с моей личной жизнью. Ты будешь работать на меня. Но будешь иногда и сопровождать меня во время выездов в свет. Не исключено, что я попрошу тебя проявить наблюдательность и даже сделать кое-какие заметки.
– Проявить наблюдательность в отношении чего?
– В отношении того, что я укажу тебе, плюс всего, что твой любознательный ум найдет достаточно важным.
– Да, сэр.
– На тебе также будет лежать забота о моих личных нуждах, днем и ночью, поэтому я и поселил тебя в спальне, соседней с моей.
– О ваших личных нуждах?
– Завязывать мне галстук. Брить меня...
– Брить вас?!
Он взял понюшку табаку.
– Право! Что тебя так взволновало? Боишься перерезать
– По-моему, я должен стать вашим секретарем, – пояснила она, – а не камердинером.
– Человек, место которого ты занял, совмещал и то и другое.
– Ладно. В сущности, мистер Давенби, я не собираюсь оставаться у вас надолго.
Он положил лист бумаги на стол перед ней.
– Вот опись, – протянул он ей лист бумаги, – моего погибшего гардероба вместе с суммой компенсации.
Она принялась читать документ, и глаза ее широко раскрылись.
– О, – удивилась она. – Да, теперь я вижу. Все только самого лучшего качества. И вы даже включили стоимость галстука, который отдали леди Шарлотте.
– Ну разумеется.
Она засмеялась. И он поразился едкой веселости, которая прозвучала в ее смехе.
– Итак, я сойду в могилу древним, умудренным опытом стариком с седой бородой до колен, так и не успев выплатить вам за все.
– Надеюсь, теперь все понятно, – произнес он. – Еше одно: прежде чем ты приступишь к своим трудам, подобным подвигам Геркулеса, дай отчет, пожалуйста, о твоем недавнем прошлом: где ты жил, что ты делал и почему с тобой путешествует француженка.
Он следил за ней очень внимательно, но она ничем себя не выдала. Она просто пожала плечами.
– Я заболел в пути и слег в гостинице в Сент-Омере. Берта служила там горничной и ухаживала за мной. Когда она сказала, что хочет сбежать от любовника, который поколачивал ее, и найти себе место в Англии, я согласился взять ее с собой.
– А до того?
Ни малейшей заминки! Ну разумеется, такая, как она, не могла не подготовить подходящую историю заранее. И звучала она вполне правдоподобно. Однако ее рассказ не мог быть правдой, потому что она не молодой человек, как рассказывала, а женщина, которую ему очень хотелось уложить в свою постель.
– Но Англия и Франция находились в состоянии войны, – закончила она. – Мое положение стало слишком неприятным. И вот я здесь.
Дав положил ладонь на стопку документов.
– Тогда лучше принимайся-ка за работу прямо сейчас. Необходимые счета требуется переписать в гроссбух хорошим почерком.
Она открыла гроссбух, легко придерживая кожаный переплет гибкими пальцами.
– Можно поинтересоваться, какого рода дело вы ведете?
– Я заправляю многими предприятиями, Джордж. Ты скоро узнаешь все, что тебе нужно.
– Или все, во что вы сочтете уместным меня посвятить? – усмехнулась она.
Ему захотелось поцеловать ее, как и тогда, в пекарне, всю перемазанную сахаром и специями, но он только жестом указал ей на стул.
– Возможно, цифры помогут тебе постичь природу моих гнусных занятий. И они определенно должны сказать тебе, получаю я прибыль от них или нет.
Она села, очинила перо и приступила к аккуратному переписыванию цифр. Для женщины она имела очень четкий почерк, энергичный и быстрый. Он подумал, что ему предстоит познакомиться с ее почерком поближе. Никакой информации здесь она не найдет. Хотя он уверен, она будет искать тщательно.
Интересный вопрос – зачем? Или, вернее, для кого?
А между тем она, сама того не желая, уже успела ответить на один из его собственных вопросов. «По его приглашению еще одна маленькая птичка собирается поселиться в гнездышке, которое ваша светлость привыкла считать своим». Как убедительно доказывали деловито выбегающие из-под пера буквы так называемого Джорджа Уайта, записка, которой вызвали Мег, написана его собственной рукой. Верная улика, подтверждавшая его догадку, что практически все произошедшее с тех пор заранее спланировано ею.
Оставив ее гнуть спину над гроссбухами, он вышел на улицу. Абдиэль стоял оседланный, мальчишка- конюх держал его под уздцы. Дав выехал на своем гордом жеребце в промозглый холод липких, окутанных
