— Ну-ка, слетай, посмотри, как там.
— Ага, — выметнулась из кухни Милка.
Вернулась она почти сразу и от двери кивнула Пушинке, подмигивая сразу обеими глазами. Пушинка рассмеялась и встала.
— Пошли, Рыжий. Хоть миг, да наш. Так, Мать?
— А чего ж нет, — ответила Мать, убирая посуду со стола, — пока кровь молодая, пусть себе играет. По доброму-то согласию да в общее удовольствие куда как хорошо.
— Спасибо, Мать, — встал и Гаор.
Из кухни по маленькому коридорчику Пушинка провела его в комнату с тремя кроватями.
— Так вы втроём тут? — удивился Гаор.
— Ничо, — засмеялась Пушинка, — задёрнемся, раз ты стеснительный.
Только тут он увидел, что угловая кровать отделяется от комнаты цветастой занавеской.
— Задёрни, — кивнул он.
Она пожала плечами, но задернула занавеску. И тогда он обнял её и стал целовать в лицо, в грудь в вырезе платья. Она тихо рассмеялась, обнимая его за голову и прижимая его лицо к груди.
Они раздевали друг друга, смеясь и целуясь, так спокойно, будто у них впереди и впрямь… времени не считано. А когда и как она сняла с кровати пёстрое, сшитое из разноцветных лоскутков покрывало и откинула толстое стеганое одеяло, он даже как-то не заметил.
Занавеска не доходила до потолка, и света хватало. А он… он за эти годы так толком ни разу и не видел тех женщин, с которыми был близок. В вещевой у Сторрама, в фургоне, в ночной избе, в своей повалуше… всегда ночью или в темноте. А здесь… Гаор даже на мгновение отстранился от Пушинки, разглядывая её так, будто в жизни голой женщины не видел. Она рассмеялась.
— Ну, давай и я на тебя погляжу. Ишь ты, ладный какой. И чего стеснялся?
Гаор невольно покраснел, и Пушинка, всё ещё смеясь, порывисто притянула его к себе. Здесь было так тесно, что или падай на пол, или на кровать. Пружины весело звякнули под двойной тяжестью. На мгновение он испугался, но Пушинка опять засмеялась, колыхаясь под ним грудью и животом, и ему стало уже совсем ни до чего…
Потом они лежали, отдыхая, и Пушинка гладила его по волосам, перебирая кудри.
— Жаркий ты, горячий.
— А ты сладкая, — повернул он к ней голову так, чтобы её ладонь скользнула по его лицу.
— Понравилось никак? — засмеялась Пушинка.
— Ага, — искренне согласился он.
Стукнула, открываясь дверь, тяжелые шаги, и негромкий голос Матери.
— Спите себе, тама до утра теперь.
Гаор негромко рассмеялся.
— Спасибо, Мать, — ответила Пушинка и, откинув одеяло, села. — Давай, сложу твоё, чтоб не помялось зря.
— Мг, — согласился Гаор.
Сквозь неудержимо накатывающую дремоту он слышал, как Пушинка собирала и куда-то относила его вещи и своё платье, как о чём-то говорила с Милкой и Матерью, но слова доходили смутно, оставаясь непонятными. Вот, вроде по шумам судя, легли и Мать с Милкой. Что, так поздно уже? А как бы ни было. От подушки тонко, еле ощутимо пахнет травами, будто набита ими, запах горьковатый и приятный, вот щёлкнул выключатель, и веками он ощутил темноту, чуть слышно звякнули кольца занавески.
— А то душно будет, — тихо сказал совсем рядом голос Пушинки.
Не раскрывая глаз, он протянул навстречу её голосу руки.
— Иди сюда.
— А куда же я денусь, — ответила она очень серьёзно.
От мягких тонких волос Пушинки так же пахло травами, летом, и он зарывался в её волосы лицом и ладонями. И было так странно, приятно странно ощущать её руки в своих волосах, на своём лице и теле. Ну да, щетины-то теперь у него нет, не колется нигде. И почему-то он совсем не беспокоился, что скрип и звяканье пружин побеспокоят Мать и Милку, что кто-то из них увидит его, занавеска-то отдёрнута, а ему… когда не насильно, не обманом и не за деньги — пришла вдруг необычно чёткая законченная фраза — греха нет и стыда нет…
Посреди ночи Гаор проснулся, оттого что вдруг пересохло в горле, и стал осторожно выпутываться из одеяла.
— Ты чего? — сонно спросила Пушинка.
— Пить хочу.
— Лежи, я принесу. А то ещё налетишь на что, перебудишь всех.
Замечание было резонным, и он остался лежать. Пушинка, еле слышно шлёпая босыми ногами — видно, за лёгкий шаг и прозвали так, подумал Гаор, а так-то она увесистая, есть за что подержаться — принесла ему в толстой фаянсовой кружке холодного щиплющего язык кваса. Квас — питьё летнее, это он уже знал хорошо. Зимой-то откуда?
— Откуда такой? — спросил Гаор, переводя дыхание между глотками.
— Мать варит, — ответила Пушинка. — У нас не переводится. Твой тоже его любит. Как приедет, так мы на ночь им в спальню целый кувшин ставим, а к утру пустой. Ещё?
— Нет, спасибо, — вернул ей Гаор кружку. — Давай, ложись.
— Экий ты скорый, — засмеялась Пушинка, — подождёшь, пока кружку отнесу.
Забрала кружку и ушла. Гаор ждал её, приподнявшись на локте и вглядываясь в тёплую спокойную темноту.
Пушинки не было долго. Или ему только так показалось? Но когда он внезапно ощутил её рядом с собой, у него вырвалось.
— Я уж заждался тебя.
Она засмеялась, погладила его по голове и легонько толкнула в плечо.
— Подвинься.
— А зачем? — Гаор ловко перехватил её и уложил на себя. — А если так?
— А хоть и этак, — рассмеялась она, — экий ты выдумщик.
— А я ещё и по другому-всякому могу.
— И за одну-то ночку всё перепробовать думашь? — смеялась Пушинка, выгибаясь под его ударами.
— А что, — вдруг вырвалось у него, — у нас ещё ночь будет?
Он тут же пожалел о сказанном, но Пушинка ответила просто и рассудительно.
— Ну так, твой-то ещё не раз приедет. А ему, чтоб выпить спокойно, ты за рулём нужен.
И Гаор вынужденно кивнул. Да, только на это у него теперь надежда. Чтоб хозяин ездил к своей… матери своего бастарда и брал его водилой. А по-другому не видать ему больше Пушинки. Так сколько отпущено ему, столько и его…
…Утром, когда Пушинка, осторожно разомкнув кольцо его рук, вылезла из-под одеяла, Гаор не проснулся. Только вздохнул и перекатился на спину. Пушинка укрыла его, проведя руками по его сильному, распластанному на постели телу, задёрнула занавеску, чтоб свет не побеспокоил его раньше времени, и вышла.
Просыпался Гаор против обыкновения медленно, словно всплывал со дна тёплого прогретого солнцем озера. Нашёл он как-то летом в лесу такое озерцо и долго купался, плавал, нырял, обсыхал на солнце и снова плавал. А потом гнал фургон, спрямляя по бездорожью, чтобы войти в график. Хорошо было!
Гаор открыл глаза и стал вспоминать. Чья это постель и как он в ней оказался. Ночью было не просто хорошо, а прямо-таки здорово, а… а времени-то сколько? Ему же ещё машину прогревать. За ночь выстыло всё.
— Рыжий, вставай, — позвал из-за занавески тоненький голосок.
'Милка, — вспомнил Гаор, — девонка-малявка, даже до малолетки не доросла, как он при ней голышом-то…'
— А одежда моя где? — ответил он вопросом, садясь в кровати.
