нему, и когда он повернулся, приподнял своё одеяло.
— Ныряй сюда, пошепчемся.
Гаор удивлённо лег вплотную к Седому, так что они оказались под одним одеялом.
— Ты журналист, — шептал Седой, — не дай себя сломать. Слушай, смотри, запоминай и пиши.
— Как? — вырвалось у Гаора.
— Про себя, в памяти. Представь лист бумаги и как ты пишешь. А потом, как кладёшь написанное… Ты где рукописи держал? В столе, портфеле?
— В папках, — ответил Гаор. — Картонные такие, с завязками.
— Вот, туда и откладывай. Доставай, перечитывай, правь и снова прячь. Что в памяти спрятал, ни один обыск не отберёт.
— Понял, но… зачем?
— Никто будущего не знает. Вдруг… а у тебя уже готово всё.
— Но…
— И ещё. Напиши о них. Кроме тебя, этого никто не сможет. Ты подумай, как через всё, они хранят свой язык, веру, обычаи. Как остаются людьми. Я не верю, что рабство вечно, и ты не верь.
— Решение необратимо.
— Да. Значит, освободишься вместе со всеми. Когда все, тогда и ты. А сейчас… делай что можешь, не подличай, не предавай их, их доверия. Помоги, кому сможешь, поддержи слабого, а главное… Ты журналист, считай себя на задании.
— Или в разведке?
— Если так тебе легче, да. Но только реши, кто твой враг.
— Я уже решил.
— Ну вот. Ты увидишь всю систему изнутри. Расскажи о ней. Пусть знают.
— Это кого остановит?
— Делай что должно и пусть будет что будет. Слышал?
— Да. Я сделаю.
— И ещё. Выживи. Не за счёт других, но выживи. Добровольная смерть — это помощь врагу.
— Я понял.
— Тогда откатывайся и спи.
Седой легонько оттолкнул его.
Гаор отодвинулся, насколько позволяла теснота на нарах, снова лёг на живот. И не удержался. Не так проверяя догадку, как из чистого озорства шепнул.
— Гратис.
И получил неожиданно сильный удар по затылку, от которого больно ударился о нары лицом.
— Ещё раз услышу, что у тебя язык болтается, убью, — жёстко сказал Седой. — А не я, так другие.
Гаор улыбнулся, чувствуя, как опухают от удара губы.
Надо же, крепкая рука у Седого. И значит, правда, что тогда удалось случайно услышать, есть оно, с непонятным названием, за чем Политуправление охотится. Ну… ну, противник серьёзный, с таким драться с умом надо. Что ж подерёмся. А насчёт памяти, интересно. Стоит попробовать. Белый лист. Заголовок в центре. На чём растут сады? Нет, зачеркнём 'растут', лучше 'цветут'. Получилось: 'На чём цветут сады?' Заголовок подчеркнём. Первое. Что за фирма продаёт пакеты? Второе. Как она связана с Рабским ведомством? Третье… дописать и мысленно уложить листок в папку он не успел, заснув на полуслове.
И разоспался так, что не услышал сигнала побудки, и проснулся оттого, что Чеграш вытряхнул его из одеяла прямо на пол.
— Ну и здоров ты спать, Рыжий!
— Ага-а, — согласился он, зевая.
— Давай, глаза промой, поверка уже.
Гаор еле успел плеснуть себе в лицо пригоршню воды и встать в строй. Поверка прошла благополучно. Интересно, а на хрена дважды в день обыскивают камеру и их, кто и чего может пронести и где это спрятать на голых нарах? На гауптвахте таких строгостей не было. Но тут же вспомнил про проволоку, которой Слон делил заработок Седого. Где-то же Слон её прячет. Так что… и с Седым надо бы всё-таки выяснить.
Седой держал себя так, будто ничего не было, и остальные никак не показали, что слышали или заметили что-то ночью. И Гаору ничего не оставалось, как принять эти правила.
Как всегда, между поверкой и утренним пайком вывезли умерших за ночь.
— Чегой-то много седни.
— А тебе не по хрену?
— Блатяги шебуршатся, а нам паёк задерживают!
— Ага, то-то ты с голодухи падаешь.
На отжимания Гаора у стены никто уже внимания не обращал. Ну, причуды у парня, другим же не во вред, так и пускай.
Раздали паёк.
По коридору мимо их камеры провели туда и обратно нескольких из соседних камер. Кого-то к врачу, а может, и на торги, кого-то только привезли…
— Здесь цены выше, — объяснил Гаору Седой. — Вот и стараются продавать через Центральный.
— А покупать?
Седой усмехнулся.
— Это, смотря, кто нужен.
— Полевых по местным покупают, — пояснил Зима, — далеко редко увозят.
— Понятно, — кивнул Гаор.
Он сидел на нарах, как привык за эти дни, скрестив ноги, чтобы ступни грелись о тело, а Седой, тоже в своей обычной позе, полулёжа, смотрел на него смеющимися, но не насмешливыми глазами.
— Что ещё хочешь узнать?
— Многое, — честно ответил Гаор.
— Принял, значит, к сведению?
— Хорошему совету грех не последовать, да и, — Гаор озорно улыбнулся, — привык я приказы выполнять.
— Любые? — голос Седого стал насмешливым.
— Разумные.
— А если командир глупость скомандует?
— В бою за шумом не услышу.
— А смирно поставят и прикажут.
Улыбка Гаора из озорной стала злой.
— Повторю по-уставному, а там как получится.
— Потому и старшим сержантом остался?
— А бастарду выше и не положено. Я на Валсской переправе майору морду бил, когда он затор устроил. Бомбардировщики на подходе, и три грузовика с ранеными без укрытия, а он суетится, как скажи ему…
Гаор выругался так, что Лысок чуть ли не обиженно воскликнул.
— Чего-чего, паря? Я ж такого и не слышал.
— Значит, на фронте не был, — отмахнулся Гаор, — там и круче загибают.
— И как? — спросил Седой, — укрыл ты раненых?
Гаор помрачнел.
— Укрыл. Первыми пропустил и в тыл погнал.
— И что там?
Гаор озадаченно посмотрел на Седого.
— Ты… ты откуда про то знаешь? Приказ был без зачтения. Все ж знали и молчали вмёртвую.
— Догадываюсь. Так что там с ранеными?
