— Ты заменил уборщиц?
— Оружие не терпит небрежения, хозяин.
Орнат кивнул:
— Небрежность хуже ошибки, запомни.
— Да, хозяин.
— Ошибку можно исправить, а небрежность остаётся незамеченной, — задумчиво, как сам с собой рассуждал вполголоса Орнат. — Но за мелочами нельзя терять главное. Капля должна помнить о своём потоке, только тогда она стремится к общей цели. Ты помнишь, откуда это?
— Пятое поучение, хозяин? — неуверенно, тоном робкого вопроса ответил Голован.
Орнат усмехнулся.
— Почти, — и тоном приказа. — Подбери мальчишек посмышлёнее и обучи их. Будут мне читать вразбивку. Через неделю послушаю.
— Да, хозяин.
Голован почтительно поклонился и словно на мгновение слился со стеной, освободив Орнату дорогу. А когда тот ушёл, озабоченно оглядел галерею и нырнул в ведущую на вторую половину неприметную дверцу. Полученный приказ надо выполнить, а у него и без того хлопот выше головы. Да ещё за Мажордомом надо приглядывать, чтоб не мешал. Но здесь Мажордом сам ему помогает. Враг моего врага уже друг. Хочешь выплыть, не топи других, или хотя бы топи с разбором, а этот дурак ухитрился рассориться со всеми рабами, так что теперь у Мажордома сплошные упущения, а у нас всё тип-топ на радость хозяину. Много хозяев не надо: бьют все и никто не кормит. Служить надо одному, но так, чтоб другие не обижались. Пусть каждый думает, что ты служишь именно ему. Рыжий тут сглупил, конечно, но чего взять с обращённого, да ещё и военного, все они упёртые дуболомы и крутить ими можно… как нечего делать. Но это если знаешь, за какую ниточку и как дёрнуть. Нет, хозяин может Рыжего не опасаться. За своего Рыжий любому глотку перервёт. Вот и надо так повернуть, чтоб он своими кого нам надо считал, а не по своему выбору. Хотя пока его выбор правильный.
Под эти мысли Голован добежал до рабской казармы, мимоходом потрепал по голове девчонку- уборщицу и пообещал ей конфету, если и завтра в оружейной всё блестеть будет, потом обсудил со Старшим полотёров не надо ли щётки обновить, заскочил в малую вещевую к Младшей Кастелянше и выразил ей своё удовольствие по поводу порядка с мужскими носками, а вот гладильщиц надо приструнить, две рубашки сожгли, так, пока всех не выпороли, не возьмёт ли она это на себя…
Он не заискивал и не подлаживался, но все его замечания были настолько по делу и властны без оскорбительности, что ни у кого не вызывали протеста. Мажордом о его хлопотах то ли не знал, то ли не придавал им значения, но пока, как с удовлетворением отметил про себя Голован, даже не заметил, что власть постепенно, но неотвратимо уходит из его рук. С третьими спальнями — и мужской, и женской — контакт у Голована был уже налажен, вернее, он наладил его со Старшими бригад, ненавязчиво подчеркнув, что в их дела лезть не собирается, а порядок надо блюсти, потому что если начнутся большие порки, то всем ввалят, не различая цвета и оброслости.
Ладить с купленными он учился ещё в Старом Дворце, от матери, которая там была Столовой Кастеляншей, а завершала его образование бабка, грозная Змеюга. Он был мальчишкой, а она старухой, но его родителей любила и отличала из всего своего многочисленного потомства, и кое-что из её мудрости ему досталось. В частности, что доверять никому нельзя, но другие о твоём недоверии догадываться не должны. Сама Змеюга на его памяти сорвалась только однажды. Вернее, ему об этом рассказали. Как на своей последней сортировке, она, стоя голой перед обоими Старыми, бросила им в лицо:
— Ничего, братья, ждите моих сыновей. Они рассчитаются.
Первый Старый презрительно рассмеялся.
— Они тебя не помнят и не знают.
— Значит, придут внуки. Ждите и бойтесь.
Сортировка была последней, и она уже ничего не боялась. А он, услышав об этом, не мог понять: о каких сыновьях и внуках она говорила? Ведь вот же они все, её дочери и сыновья, все клеймёные, все родовые, ею же выученные и приученные к работе и покорности. Клеймёные неопасны…
Из амбулатории доносились голоса, значит, Рыжий, вернулся с тренировки. Стоит заглянуть. Голован уверенно толкнул дверь и вошёл в маленький, ставший совсем тесным от набившихся туда людей кабинет.
Последние пролёты Милка пришлось опять нести. Хорошо, хоть Вьюнок уже отдышался, мог идти сам и даже пытался помочь. Свалив уже привычно свою ношу на кушетку, Гаор попытался опять взять себе спирта, но на этот раз его перехватили как из-под пола возникшие Вербочка и Цветик и стали протирать ему синяки какими-то мазями и льдом, а Вербочка благодарить за сына, так что ему поневоле пришлось успокоиться и даже улыбнуться.
Первушка уже заканчивала перевязывать Милка, когда вошёл тот самый, который тогда подходил к нему с Третьяком и Драбантом.
— Голован… — начала Первушка.
Но тот взглядом остановил её и, к удивлению Гаора, повёл разговор если не по-дружески, то вполне сочувственно. Это настолько не походило на уже привычные порядки 'Орлиного Гнезда', что Гаор не смог скрыть удивления. Голован его удивление заметил и не слишком весело улыбнулся.
— Что, Дамхарец, не думал, что и так бывает?
И что-то как подтолкнуло Гаора, как за язык дёрнуло, но ответил он по-нашенски:
— Кажин знат, что всяко быват, — и тут же, не дожидаясь ничьих вопросов, а что никто из присутствующих не понял его, было ясно, сам себя перевёл на дуггурский. — Каждый знает, что всякое бывает.
Голован только кивнул, и женщины, быстро переглянувшись, промолчали. Гаор взял свою куртку и посмотрел на Вьюнка. Тот сразу бросил на стол тряпочку со льдом и вскочил на ноги, всем видом демонстрируя готовность идти куда угодно и делать что прикажут. А дальше вечер покатился обычным порядком. И всю эту непонятную историю Гаор вполне искренне выкинул из головы, хотя то, что Голован не запретил ему говорить по-нашенски, требовало осмысления. Да и вообще… с этим Голованом всё как-то неясно. Но ему и без Голована мороки хватает, и отстаньте вы все от меня, гады и сволочи, без вас тошно!
А с утра началась вполне понятная, но от того не менее сложная гонка и круговерть по загрузке машины.
В гараж одна за другой вкатывались тележки с коробками, канистрами, пакетами… а Гаор принимал, затаскивал в машину и раскладывал по шкафам, рундукам и всяким ёмкостям. Идёшь на сутки, готовься на неделю — старая мудрость, а если идёшь на восемь суток? На сколько готовиться? На месяц? Судя по количеству и разнообразию закладываемого, не он один такой умный, и похоже, хозяин планировал ничего и нигде не покупать. Жратвы заложили… на взвод двухнедельная норма. Это по количеству, а по качеству… табельную роспись довольствия высшего офицерского состава Гаор не знал, но предположил, что она победнее будет, а уж выпивки загрузили…. И на себя он получил. Пакеты с концентратами, солдатские буханки в складской упаковке, нет, здесь точно паёк на восемь дней и строго по солдатской норме, не пошикуешь, но и голодать не придётся.
Драбант и Третьяк принесли хозяйские вещи. Бельё, нательное, постельное и столовое, три штатских костюма, два камуфляжа, утеплённый и облегчённый, форма, парадная и повседневная, а ещё обувь, галстуки, спортивные костюмы, пижамы… Только ушли, Кастелянша с двумя девчонками принесли его вещи. И тоже: три смены тёплого армейского белья, майки, трусы, носки, потом лакейская форма — две зелёных шёлковых рубашки, брюки и полуботинки.
— Со стиркой не завязывайся, — успела шепнуть ему Кастелянша, — так тючком и привезёшь, здесь постираем.
Он шёпотом поблагодарил.
Самое удивительное, что вся эта гора разместилась, и даже в шкафах и рундуках место осталось. Как он догадался, койка-рундук в кухонном отсеке предназначалась ему, и потому он свои вещи заложил туда. В
