— Давай, — согласился Гаор.
Он уже заметил, что взаимному натиранию спин с укладыванием по очереди на скамейку предавались все охотно и даже с явным удовольствием, так что ничего в этом зазорного, как понял Гаор, не было. Хотя в училище и в армии подобное если и практиковалось, то скрытно и расценивалось совершенно определённо, недаром все кабинки были раздельные. Блаженно покряхтев под его руками, Бурнаш приподнялся на локтях.
— Лады, давай ты теперь ложись.
— Давай, — согласился Гаор, укладываясь на скамейку всё же с некоторой опаской. — А ты и мохнатый! — вырвалось у него.
Он тут же пожалел о сказанном, но Бурнаш гордо ответил.
— А то! Мы исконные все такие. Потому и Бурнаш, бурнастый значит, — и утешил, — ничо, паря, ты ещё молодой, обрастёшь.
Это настолько противоречило всему усвоенному с детства, что Гаор промолчал, хотя и запомнил новое слово.
Он успел ещё раз намылиться целиком и обмыться под душем, когда под потолком оглушительно заверещал сигнал, и тут же резко отключилась вода.
— Эх, кончилась банька, — вздохнул Сивый, отжимая обеими руками воду из волос.
— Это ж рази банька, — откликнулся Бурнаш, — так, баловство одно.
— Всё, — встал Седой, — пошли.
Расхватали со скамьи мочалки и обмылки и встали опять в затылок, но уже к другой двери, напротив той, через которую впускали. Она медленно отъехала в сторону, и они друг за другом вышли в новый зал. Где у стены стояли уже четыре коробки, а у противоположной двери, поигрывая дубинкой, их ждал надзиратель.
Подражая остальным, Гаор бросил в одну коробку мыло, в другую мочалку, взял из третьей застиранное, но достаточно чистое и большое полотенце и стал вытираться.
— С башки начни, — посоветовал ему, пряча лицо в полотенце, Зима, — чтоб на вытертое не стекало. И волосы раздвинь, чтоб клеймо видели.
Гаор молча, понимая, что надзиратель разговоры не одобряет, кивнул. Вытерев голову и расправив надо лбом волосы, он, как говорила ему врач, приподнял себе ошейник, вытер насухо основание шеи и опустил ошейник. Двигался тот намного легче. И стал вытираться дальше, по-прежнему наблюдая за остальными. Они старослужащие, а он новобранец.
Вытеревшись, использованные полотенца сбрасывали обратно в ту же коробку и брали из четвёртой, стоявшей чуть поодаль, другое полотенце, заметно меньшее и белое. Его повязывали вокруг поясницы, стягивая узел на лобке.
— Узел простой делай, — тихо сказал Чеграш, — чтоб, если прикажут, заголиться по-быстрому.
Внутренне содрогаясь от предстоящего унижения, Гаор завязал полотенце, чтоб как у остальных, ягодицы оставались открытыми, а свисающие концы спереди только-только прикрывали гениталии.
Странно, но надзиратель не торопил их. И только когда они уже все были готовы, дубинкой показал им, чтоб они встали перед ним в шеренгу, оглядел их и, ткнув дубинкой, заставил Мальца перевязать полотенце, чтоб концы слишком не свисали. И открыл перед ними дверь.
— Выходи.
'Конвейер', — снова подумал Гаор. В следующей комнате опять сверяли номера и привязывали им к ошейникам небольшие номерки на шнурках.
— Твой сто тридцать второй. Понял?
— Да, господин, — ответил Гаор, переходя к указанной стене.
Вот выдали всем.
— Все?
— Все.
— Ведите.
— Пошёл.
Ещё одна комната. Ну и анфилада! Какая же это машина! Это что ж, рабство настолько выгодно, что соорудили такую систему? Гаор старался думать сейчас о чём угодно, лишь бы не о том, что вот-вот его, практически голого, выставят на чужие глаза и продадут как вещь. Кому-то нужную, чем-то полезную, возможно дорогую, но вещь. Да, были в его жизни и осмотры, и разводы по частям, когда они новобранцы, хоть и аттестованные, стояли в строю, а майоры и полковники ходили вдоль шеренг, приглядываясь и отбирая себе пополнение. Но там даже вопросы задавались, а здесь его вряд ли о чём будут спрашивать.
Здесь их ненадолго оставили одних. Строй сразу смешался. Торопливо, напоследок, о чём-то сговаривались, чего-то желали. Гаор пробился к Седому.
— Держись, парень, — тихо сказал Седой. — Помни, ничего вечного нет. И это не самое страшное.
Гаор успел кивнуть и вытолкнуть через сведённое судорогой горло.
— Спасибо, за всё.
— Сочтёмся, — отмахнулся Седой.
Гаор сразу вспомнил, обрывок какого это изречения: '…у Огня угольками…', и прикусил губу, чтобы не закричать в голос, бессмысленно и дико ругаясь, как тогда в Чёрном Ущелье, когда он держал на руках истекающего кровью новобранца. Тому раздробило ноги, он наложил жгуты, но была ещё рана в живот, и мальчишка, цепляясь за него, шептал: 'Сержант, говорили, умирать не больно. Мне больно, значит, я не умираю, да? Сержант…' А сверху сыпалась каменная крошка от развороченного укрытия.
— Готово?
В комнату порывисто вошёл молодой и румяный лейтенант с зелёными петлицами и списком в руке.
— Так, становись. Кого вызову, проходит.
Они выстроились вдоль стены.
— Сто двадцать, сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, сто двадцать четыре. Пошёл.
Седой, Чалый, Чеграш, Зима, Гиря вышли в указанную дверь.
Его номер сто тридцать второй, он может ждать. Но очередь двигалась быстро.
— Сто тридцать два.
Гаор шагнул вперёд.
— Пошёл, — бросил, не глядя на него, лейтенант.
Следующий зал заметно длиннее, с паркетным полом и тоже двумя дверями. Одна, через которую впустили его, а другая в дальнем торце. Вдоль стены по периметру невысокий, высотой в ладонь, не больше, помост достаточной ширины, чтобы можно было стоять, не касаясь стены. Помост обтянут серым, чуть шершавым материалом и, встав на указанное ему надзирателем место, Гаор почувствовал, как согреваются ступни.
— Руки за спину, — сказал ему надзиратель и отошёл, чтобы поставить Лыска.
Руки за спину, это 'вольно'. Такую стойку Гаор мог держать долго и потому стал оглядываться.
Помост был рассчитан на, по крайней мере, полусотню… экспонатов. Расставляли их, сообразуясь с какими-то списками. И Седой с бригадой оказались далеко, но на другой стороне, так что он их видел. Приводили и ставили ещё и ещё, этих он уже никого не знает, видно, из других камер. Рядом с ним поставили мужчину, черноволосого, с густой бородой и усами, которые топорщились щёткой и потому не закрывали ни шею, ни губы. А слева оказался Малец из их камеры, озиравшийся с таким же любопытством. Наконец помост заполнился, у дальней двери поставили столик со стопкой каких-то вроде книжечек. Зазвенел звонок, и дальняя дверь открылась. Вошли покупатели.
Хорошо одетые, все в штатском, солидные мужчины, многие, как сразу заметил Гаор, знали друг друга. Они, не спеша, вежливо пропуская собеседника вперёд, входили, брали книжечки — каталог аукциона, догадался Гаор, вспомнив виденное на аукционе трофеев — и так же не спеша прохаживались вдоль помоста, разглядывая выставленный товар, делая пометки в каталогах. Иногда им хотелось что-то
