— К Матухе я, — ответил Гаор.
— Аа, приключилось чего опять? — женщина сразу отступила, приглашая его войти, — Матуха, Рыжий пришёл к тебе.
Гаор несмело переступил порог, боясь ненароком сделать что-то не то. Но к счастью, идти далеко ему не пришлось. Койка Матухи была сразу налево от двери, и Матуха, увидев его, кивнула.
— Сюда иди, сейчас занавешу.
И быстро двумя большими то ли простынями, то ли распоротыми тюфячными наволочками отгородила пространство между двумя койками: своей и соседней.
— Что приключилось?
— Синяки выступили, — вздохнул Гаор, — сказали, чтоб к тебе шёл.
— А сам бы не догадался? — с ласковой укоризной улыбнулась Матуха. — Давай раздевайся, посмотрю тебя.
Гаор снял рубашку и майку, мгновение помедлив, и штаны, оставшись в трусах.
— Всё снимай, — сказала Матуха, — и не тяни, отбой скоро.
За занавеской фыркнули, и Гаор, невольно покраснев, судорожно оглянулся. Матуха засмеялась.
— Ох, доберусь я до вас, — строго сказала она. — А ты не стыдись. От погляда ни прибытка, ни убытка не бывает.
— Чего? — спросил Гаор, стаскивая трусы.
За занавеской ахнули в два голоса.
— Ничего, показывай красоту свою. Ох, и расписал он тебя. Девки, цыц, поротых что ль не видели.
Её пальцы быстро пробежали по его груди и животу.
— Больно?
Гаор пожал плечами.
— Не очень.
— Спиной повернись.
Гаор повернулся к ней спиной и прикрылся руками.
— Даа, — вздохнула Матуха, — такого и я не видела. Здесь как?
— Как везде, — мрачно ответил Гаор.
— А это что?
— Это осколочное, — ответил Гаор, — зажило давно.
— А спереди у тебя?
— Два пулевых.
— Пули достали, или так и сидит в тебе смерть-железо?
Последние два слова он не понял, но о смысле догадался и ответил.
— Достали. Там у меня ещё осколочные есть и ожог.
— И всё фронт?
— А что ещё? — горько вырвалось у Гаора.
Матуха за руку повернула его, осматривая бока, где тоже на рёбрах выступили синяки.
— Не скажи, я о всяком слышала. Перетерпеть надо, парень. Кровь из нутра мы тебе оттянули, вот она под кожу и выступила.
Гаор кивнул.
— Нутро не болит?
— Нет.
— И вот что? — Матуха на долю задумалась. — Есть такая штука, гимнастика, знаешь?
— Знаю, — улыбнулся Гаор.
— Вот и делай, чтоб у тебя там всё правильно зажило. Понял?
Гаор кивнул. Об этом — послеоперационная гимнастика от спаек — ему ещё в госпитале говорили, но как он при всех… И словно почувствовав его затруднение, Матуха сказала.
— А смеяться или спрашивать кто будет, скажешь, Матуха велела. Одевайся.
Он быстро как по тревоге одевался, а она, стоя рядом, смотрела на него.
— Да, а чего мне говорили, ты не разуваешься? В ботинках ноги преют.
— Знаю, — ответил Гаор, заправляя рубашку и майку в штаны, — но у меня босиком ноги мёрзнут, — и сразу стал объяснять, — застудил я их давно, в Алзоне, вот и мёрзнут легко.
Матуха кивнула, никак не показав, знает ли она, что такое Алзон, и спросила о более важном.
— Болят или немеют?
— И то, и то, — вздохнул Гаор.
— Тогда к Матуне сейчас зайди, пусть она тебе чуньки даст. Беги.
— Спасибо, — поблагодарил Гаор, выбираясь из-за занавески так, чтобы сразу оказаться в коридоре.
Ответа Матухи он даже не услышал, побежав к Матуне: коридор-то пустеет уже. И у её двери столкнулся с ней.
— Ко мне никак? — остановила она его. — Так время вышло. Чего случилось?
Гаор перевёл дыхание.
— Матуха велела чуньки, — выговорил он почти сразу, — у тебя попросить.
— Никак ноги повредил? — удивилась Матуня.
— Застудил я их давно, — стал снова объяснять Гаор, — мёрзнут теперь легко.
— Ага, — кивнула Матуня, — поздно уж седни, завтра приходи, а я за день подберу тебе.
Гаор поблагодарил и пошёл в свою спальню. Махотка по-прежнему валял дурака с девчонкой, пугал её, что затащит, а она фыркала по-кошачьи и отбивалась от его рук, но не уходила. Гаор еле протиснулся мимо них в дверь мужской спальни.
После рассказа Гаора о зачистке посёлка, Махотка почти до утра проревел, а Плешак в тот же день рассказал, что и рабские поселки, случалось, вот так исчезали, слышали они о таком. Как послал управляющий кого по делу какому, или в лес, скажем, по ягоды девки-малолетки пошли, а приходят, а ни домов, ни следов, ни скотины, пепелище голое.
— Мы-то думали, поблазнилось, — рассказывал Плешак, утрамбовывая в контейнер пакеты с электроодеялами, — ну померещилось, значит, или ещё что, а оно вона как выходит. Сказки даже есть такие, про огненных змеев, что как дохнут, так посёлка и не бывало. А ты, значитца, в ясность все привел. Сказки они древние, а не брехня выходит.
— Видно, в старину тоже спецвойска были, — усмехнулся Гаор, берясь за контейнер, — везу?
— Вези, и в левый угол заткни.
— Понял.
Заталкивая контейнер в указанное место, Гаор подумал, что ведь и в самом деле, выжигание непокорных — давняя традиция дуггуров. Просто заучивая на уроках истории хронику покорения Великой Равнины, он не задумывался, как в действительности выглядело Огненное Очищение. Наверное, так же, только следы не шин, а копыт. Не гильзы, а наконечники стрел, а в остальном… и ещё…
Идя за следующим контейнером, он напряжённо вспоминал слышанное и читанное и впервые пытался посмотреть на это с другой стороны. Даже боли не замечал.
И сейчас, лёжа на койке и слушая привычную с детства команду отбоя, он думал не о чуньках, да и ясно, что это, скорее всего, какая-то тёплая обувь, и тем более не о проступающих на спине и ягодицах синяках, ну поспит задницей кверху ещё две недели, велика важность, а о внезапно повернувшейся другой стороной всей истории. И почему Плешак как-то странно посмотрел тогда на него, когда он сказал: 'Мы дуггуры'. Хотя… говорил же Седой, как он сказал? Кровь перемешалась, а память нет. Чёрт, а ведь он действительно, не помнит, вернее, помнит, что ни в одном учебнике дикари, жившие на Великой Равнине и покорённые дуггурами, как-то назывались. Дикари, аборигены, або… За або могут и врезать. Тоже сказал Седой. Похоже, с этим надо ещё осторожнее. Открыть папку, достать чистый лист бумаги и написать. Дуггуры — Люди — Чистокровные. Вторая строчка. Дикари — Аборигены — Або. Нет, не так, зачеркнём, а ещё лучше замажем мазилкой, удобная штука, если бумага плотная, тетрадная промокала. Не отвлекайся. Первая строка прежняя, а новая теперь так: под словом 'Люди' пишем Дикари, под словом Чистокровные —
