Аборигены. А под дуггурами ставим вопросительный знак. От Чистокровных и аборигенов делаем соединительную скобку и пишем 'полукровки'. Он мысленно перечитал получившуюся запись, вложил лист в папку и завязал тесёмки. Всё, теперь спать. Пусть лежит, пока он не получит новой информации. Сколько у него листов в папке? Про Седого — раз, про отстойники, пепел и душевые — два, это третий. Спать.
…Чуньки оказались просто толстыми короткими носками с пришитой к ним войлочной подошвой. Тепло, мягко и удобно. На удивлённые взгляды он кратко отвечал, как научили.
— Матуха велела.
И больше его уже ни о чём не спрашивали, и никак не высказывались. А, ожидая у Матуни, пока она подберёт подходящие ему по размеру, он спросил у неё, какому заклинанию она его учила, там в душевой.
— Запомнил? — обрадовалась Матуня, — а ну повтори.
Он послушно повторил.
— Вода-Вода, обмой меня, унеси горести прошлые, принеси радости будущие.
— Правильно, — кивнула Матуня, — и повторяй про себя, если что. Оно от многого помогает.
— Спасибо, Матуня, а значит оно что? Ну, слова эти.
— Ох, — Матуня с сомнением посмотрела на него, — на чужом-то языке оно и действовать не будет.
— Я буду правильно говорить, — сказал Гаор, — но чтоб не сбиться, я же понимать должен. Помоги, Матуня.
— И то правильно, — кивнула Матуня, — вот эти примерь. Дурак когда без ума заговор читает, он тоже силы не имеет. Ну, слушай. Это ты воду просишь. Чтоб обмыла тебя, — и она слово за слово перевела ему заклинание на дуггурский.
Уяснив и заучив заклинание по-новому, уже 'с понятием', Гаор уточнил, что лучше всего его читать, когда умываешься родниковой водой, что вода из земли матёрая, самая сильная, значит, здесь вода из железки, мёртвая, но и она помочь может.
— А что, — напоследок спросила его Матуня, — ты по-нашенски совсем ничего не знаешь?
Гаор засмеялся.
— Теперь уже много знаю, а пришёл когда, только поздороваться мог. Меня в камере в отстойнике научили, — и повторил. — Мир дому и всем в доме.
— Правильно, — кивнула Матуня, — вижу, с понятием говоришь, не болбочешь попусту. А чего ж не поздоровался?
— А меня сразу бить начали, — весело ответил Гаор.
Невольно засмеялась и Матуня.
…Так же просто решилось и с гимнастикой.
Вечером, после ужина, Гаор встал между койками и для начала сцепил руки над головой в замок и потянулся вверх.
— Рыжий, ты чего? — немедленно спросили его.
— Матуха… велела… чтобы… правильно… срослось… — ответил он между потягиваниями.
— Матуха, она знат, — уважительно сказал Полоша, наблюдавший за ним со своей койки. — Ты в большой проход выйди, паря, тесно тебе здесь.
Гаор выждал с долю и, не услышав протестов, вышел в центральный проход между койками и начал разминку. Конечно, ещё болело, поэтому тянулся он бережно, опасаясь неосторожным движением повредить себе. И ограничился небольшой растяжкой и слегка по суставам, а вот пройдёт все… Странно, на работе ему хватает и тяжести, и бега, а вот начал и так и тянет на полный комплекс.
— Эк в тебе сила играет, — засмеялся, глядя на него, Тарпан, — а был совсем плох.
— Мг, — ответил Гаор, осторожно пытаясь прогнуться на мост.
Нет, это ещё больно, оставим на потом.
А уже на следующий день он попробовал отжиматься от пола. Сил хватило на десять раз. А раньше он до сотни свободно доходил. К тому же на десятом отжиме он обнаружил, что рядом на корточках сидит и пытается заглянуть ему в лицо Тукман. Гаор сразу встал и ушёл в умывалку.
Тукман остался сидеть на полу, обиженно глядя ему вслед. Старший и Тарпан переглянулись, и Тарпан велел Тукману на сон укладываться, поздно уже.
В умывалке Гаор ополоснул лицо холодной водой, пробормотав выученное заклинание. Может, и впрямь отведёт от него новую беду. Ведь если этот дурак опять полезет, изувечит он его уже без шума, но существенно. Сегодня как раз та же сволочь дежурит, видел он его на вечернем обыске, стоял, дубинкой играл.
Выйдя из умывалки, Гаор сразу прошёл к своей койке, разделся и лёг. Спал он теперь, как и большинство, голышом, только подштанники снимал, уже сидя наверху. И как раз он лёг, укрылся, и надзиратель пошёл по коридору.
— Отбой, всем дрыхнуть!
С лязгом задвигались решётки.
— Старшие! Чтоб порядок был! Отбой, лохмачи!
Странно — подумал Гаор — попробовал бы кто его раньше так назвать, уделал бы вдрызг и насмерть, а теперь… хоть бы хны. Может и вправду, да отец Стига как-то сказал: 'На правду обижается только дурак'. Это когда он Стига обыграл в шахматы и сказал, что Стиг слабак против него, а Стиг обиделся. Так что обижаться ему самому теперь нечего. Он лохмач, а ещё волосатик, и… нет, на мохнача, или нет, как это, Бурнаш объяснял, бурнастого он не тянет. Так, вылезло у него на лобке три волосины. Гаор тихо засмеялся, пряча лицо в подушку: скоро он, похоже, будет остальным на их волосья завидовать. С этим он и заснул.
Разбудил его какой-то непонятный звук. И голос. Открыв глаза и лёжа неподвижно, Гаор слушал.
Вот по прутьям решётки провели дубинкой, не постучали, а провели, ещё раз. И голос.
— Эй, фронтовик, иди сюда.
И снова дубинкой по прутьям.
— Слышишь, фронтовик, хватит дрыхнуть, иди сюда. Поговорим.
Прикусив губу, Гаор лежал неподвижно, чувствуя, как обдавший его ледяной волной страх сменяется столь же холодным бешенством.
— Лежи, — еле слышно шепнул снизу Полоша.
— Ты ж оклемался уже, фронтовик.
И дубинкой по прутьям. Но не стучит, стук по решётке — это вызов Старшего. По напряжённой тишине Гаор понял, что проснулись многие, но никто не шевелится.
— Трусишь, дерьмо фронтовое, вонючка армейская. Я ведь войду, хуже будет.
Войди — мысленно ответил Гаор. Войди, сам я не спущусь, тебе придётся подойти, вплотную, и тогда… ты без каски, значит, бить в переносицу, а там… войди. А как ты меня назвал, в задницу себе засунь. Спину тебе здесь никто не прикроет. Гаор бесшумно повернулся на койке, накрылся с головой. Теперь, где голова, где ноги, сразу не понять, приготовил руки. Войдя, гад попытается сдёрнуть его за ногу или за одеяло и поневоле подставит лицо. Тогда, на губе он так отбился.
— Я войду, фронтовик.
Снова дубинкой по решётке и напряжённая тишина.
И вдруг громовым раскатом шепот Тукмана.
— Дяденька, он щас опять Рыжего метелить будет? А за что, дяденька?
И тут пронзительно заверещала в женской спальне девчонка. В щёлку из-под одеяла, Гаор увидел, как тёмный силуэт у решётки вздрогнул и обернулся. Чёрт если гад сейчас её… придётся прыгать, чёрт…
— Что происходит? — прозвучал начальственный голос.
Девчонка мгновенно замолчала как выключенная, а надзиратель нехотя встал по стойке смирно. У решётки появился второй силуэт, и по характерной сутулости Гаор узнал начальника ночной смены надзирателей.
— Слежу за порядком, начальник, — издевательским тоном ответил надзиратель.
Начальник постоял у решётки, вглядываясь в темноту.
— Не вижу нарушений, — наконец сказал он. — Возвращайтесь на свой пост.
