И Гаор, сообразив, что пока все не соберутся, построение не начнётся, и значит, он задерживает всех, побежал уже всерьёз. Догнав Плешака, подстроился к нему, и они влетели в строй вовремя.
Командовал построением, как всегда, Гархем. Пересчёт, обыск, и вот, наконец, Гаор бежит вниз по гулкой лестнице.
В спальне толкотня, озабоченная, но не злая ругань.
— …быстрее…
— …не тяни…
— … куд-ды лезешь…
— … да не копайтесь, чтоб вас…
Срываются, и не вешаются, а кидаются на крючки комбинезоны, летят ботинки, торопливо, на бегу натягиваются штаны и рубашки,
— В белье матери в столовую не разрешают заходить, — на ходу объяснял Гаору Полоша, застёгивая рубашку, — в спальне как хошь ходи, хоть кожу сымай, а в колидор и в столовку оденься, хоть на голое, а чтоб штаны и рубаха были.
Гаор кивнул, натягивая чуньки. Пока Полоша всё это ему рассказывал, он успел переодеться.
И в столовой весёлый нетерпеливый шум. Матери быстро разливали суп и раздавали миски. Обычно в обед начинали есть сразу, как свою миску получил, а ждали всех в ужин, но сегодня обед 'шабашный', после него отдых, и потому ждали, чтобы начать всем сразу. И хотя выдача ещё только будет, уже сейчас сговаривались, кто кому сколько и за что отдаст.
— Рыжий, — спросил Зайча, когда уже начали хлебать суп, — ты должен кому?
— Должен, — кивнул Гаор. — Мастаку за гребень.
— Не подождёт он с тебя?
— А что? — ответил вопросом Гаор, с интересом ожидая продолжения.
— Да перехватить я хотел у тебя, — признался Зайча, — я тут сговорился с одной, конфет обещал, а получается, что не хватат.
Гаор усмехнулся. Знакомая история: в училище случалось, они вовсе вскладчину уговаривались. Были знакомые проститутки, что делали курсантам с солдатского отделения скидку, даже они знали, что в общевойсковом да ещё на солдатском курсант самый голодный и бедный.
— Нет, — ответил Гаор, — я ещё и не знаю, сколько получу. Может всё отдать придётся.
— Сигаретами добавишь, — не отступил Зайча. — Мастак в пересчёт возьмет.
— А сам что курить буду? — сразу ответил Гаор.
От одной мысли о сигаретах голова кругом пошла, ведь он… две недели на обработке и в отстойнике, да здесь не меньше недели, три недели не курил, да он на фронте столько без сигарет не сидел. А пачка на две недели… двадцать штук на четырнадцать дней, это… шесть дней по две сигареты, и восемь по одной. Если через день, то он к следующей выдаче без особого напряга уложится. Каждый день курить будет!
— А ты куришь? — удивился Зайча.
— Я что, не живой? — даже обиделся Гаор, жуя кашу.
— А чего ж не занял ни у кого?
— А отдавать чем? Перетерпел, — буркнул, принимаясь за кисель, Гаор.
Зайча с уважением посмотрел на него.
— Это ты так могёшь? Ну, даёшь, паря. Где так выучился?
— На фронте, — ответил Гаор, сыто отдуваясь и переворачивая кружку, как положено, дном кверху.
Все встали, поблагодарили Мать и вышли в коридор. По спальням, как обычно, расходиться не стали, толкались тут же. Гаору сразу в несколько голосов объясняли, что выдача в надзирательской. Гархем говорит, кому сколько, а надзиратель выдаёт.
— Тут тебе сразу полный расчёт, паря.
— Ага, и выдача и вычеты…
— И 'по мягкому' если, то тут же…
— И 'горячих' тоже сразу выдадут.
— Это как? — настороженно спросил Гаор.
— Ну, надзиратель сам бить не стал, своему старшему или сразу Гархему доложил, а тот уж решает, чего тебе и сколько за нарушение.
— 'По мягкому', это ложись без штанов, и по заднице тебе дубинкой.
— Это ещё ничего.
— А 'горячие', это рубашку задираешь, штаны тоже книзу и становись.
— Тебя так тот ставил.
— А бьют и по спине, и по заднице.
— Это уж как им захочется.
— Или как Гархем скажет.
— Сам он только по морде тебе смажет если что.
— Смажет, сказанул тоже! Раз даст, вся морда опухлая.
— А смотри, ладонь-то у него мягкая…
— Потому и зубы у тебя на месте. А вот зальный наш бьёт, кровью потом плюёшься.
Получив столь ценную информацию, Гаор понял, насколько ему повезло в первый день. А тут ещё Старший, проходя мимо, бросил.
— Чуньки сними, привязаться могут.
Гаор бросился в спальню.
В пустой спальне голый Махотка упоённо барахтался на своей койке с затащенной им, наконец, и столь же упоённо теперь повизгивающей голой девчонкой. Появление Гаора застало их врасплох.
— Приспичило тебе, Рыжий?! — плачущим голосом заорал Махотка.
— Приспичило тебе, — ответил Гаор, проходя к своей койке и быстро разуваясь, — а мне по хрену.
Девчонка сначала весьма убедительно завизжала, будто от страха, а потом спросила из-за спины севшего на койке Махотки.
— Рыжий, а тебе чо, совсем не интересно?
— А я и не такое видел, — ответил Гаор, уже выходя из спальни.
Видеть он, и правда, всякое видел, и не Махотке его чем-то удивить или смутить, но сейчас его гораздо больше интересовала выдача фишек, сигарет и, как оказалось, 'по мягкому' и 'горячих'.
Как сама собой у закрытой двери надзирательской толпа рабов густела, уплотнялась, сбиваясь по бригадам и командам.
— С Плешаком становись, — сказал Гаору Старший, озабоченно оглядывая толпу. — Махотка где? Опять с девкой барахтается?
В ответ хохотнули.
— Ему она заместо сигарет и будет.
— Пропустишь свою выдачу, — объяснил Гаору Плешак, — ни хрена уж не получишь.
— А могут и 'горячих' влепить, — сказал стоявший за ними со своей тройкой Булан.
— Да уж, — засмеялись в толпе, — с этим задержек не бывает.
— А 'горячих' за что? — спросил Гаор.
— А что на выдачу не пришёл, — ответили ему.
— Милостью хозяйской, значит, пренебрегаешь.
Плешак вздохнул.
— И чего тянут?
— 'Горячие' пересчитывают, — заржали в ответ.
— Это чтоб на всех хватило? — не выдержал и спросил 'придурочным' голосом Гаор.
Шутку оценили дружным ржанием, а кто-то от полноты чувств влепил Гаору пятернёй по плечу. Его чуть не перекосило от боли, но он сдержался.
Наконец щёлкнул замок на двери надзирательской, и сразу наступила тишина. Все замерли в напряжении. И появление из мужской спальни наспех одетого Махотки, а за ним девчонки никаких
