Стремглав к обрыву

– Знаю, знаю, – громко сказала я, сообразив, что она говорит почти шепотом, чтобы он не услышал из своей комнаты, – но мне нужно с ним поговорить.

– Ма, кто там? – крикнул он. Она не ответила.

– Это я, Руфь! – крикнула я. – Мне нужно поговорить с тобой.

Я услышала, как он вышел в кухню, и вдруг поняла, что не знаю, с чего начать.

– Когда человек устал, – заметила его мать, поворачиваясь к нему, – он должен отдыхать.

– Да ладно, перестань, – ответил он.

Она отошла от двери, и он появился на пороге. Я заколебалась. Я не заходила в эту квартиру открыто, с тех пор как мне исполнилось четырнадцать.

– Можем поговорить у меня в комнате, – сказал он.

У Дэвида – идола этой семьи – была своя комната и дверь с защелкой. Мы прошли туда через кухню, где его мать враждебно уставилась на меня сквозь мучное облако над столом: она раскатывала тесто для лапши. Я села на постель, смятую, потому что перед моим приходом он лежал; Дэвид придвинул к ней стул и сел, ожидая, что я скажу. Я, как последняя идиотка, потерла руки, потом вдруг попыталась вспомнить, во что одета, но не хотела опускать глаза, чтобы посмотреть на себя.

– Жаль, что я не курю, – наконец выдавила я из себя. Он ободряюще улыбнулся.

Интуиция мне подсказывала, что надо бы извиниться, но вместо этого я выпалила:

– Мартин собирается пойти добровольцем. – И с облегчением увидела, что Дэвид ошеломлен, – я боялась, что это известие он не воспримет всерьез.

– Ты шутишь.

– Ничуть. То есть точно не знаю, но я пришла домой с работы, а он…

– Эй, – негромко сказал он, – ну-ка, расслабься. Давай без паники.

Взял мои ладони в свои и сжал их. Когда я снова открыла рот, велел мне замолчать и сделать паузу. Я несколько раз глубоко вздохнула и начала сначала:

– Уверена, ты с ним ни разу не говорил за всю неделю.

– Я его даже не видел.

– Да, он почти не бывал дома, – сказала я и, вспомнив, что и сама пропадала целые дни и мы с Дэвидом не виделись, отвела глаза. – Он от всех прятался. После того скандала.

– С чего все началось? Как обычно?

– Приблизительно. – Я рассказала ему об открытках из школы. – Только на этот раз все было хуже, чем обычно. Думаю, ты можешь себе представить. Отец довел его до бешенства, и он – Мартин – швырнул в него цветочный горшок. – Я заметила, что Дэвид пытается сдержать улыбку: он не испытывал особой симпатии к моему отцу.

– Попал?

– Нет. Так, слегка задел. Но отец просто онемел от неожиданности. По-моему, они с тех пор так и не разговаривают. Собственно, никто ни с кем не разговаривает, только мы с матерью. До сегодняшнего вечера я видела Мартина один раз, и он притворился, что спит. А сегодня застала его с этими чертовыми брошюрами, и он пытался их от меня спрятать.

– Армейскими? Я кивнула.

– Бедняга дошел до ручки, – сказал Дэвид. – Наверное, газет начитался?

– Ты имеешь в виду Корею? Но там же нет американцев? – спросила я.

– Теперь уже есть. Но это не значит, что его непременно отправят на передовую.

– О Господи, что этот дурень задумал? С него ведь станется – сам туда попросится.

– Не знаю, что и сказать, – ответил Дэвид. – А ты не пробовала его отговорить?

– Не смогла. – Я встала, прошла между кроватью и стулом, подошла к окну. Было еще светло, и люди вышли на улицу погреться на первом летнем солнышке. – Он ведь и на меня тоже злится. Он…

– Да? Я слушаю.

А я молчу, Дэвид. Неужели ты не понимаешь, как мне трудно говорить с тобой о своих заботах? Разве ты не заметил, что я никогда не просила у тебя помощи? Я всегда боялась, что если ты начнешь меня жалеть, то скоро разлюбишь.

– Он считает, что я пытаюсь руководить его жизнью.

Дэвид фыркнул:

– Кто-то же должен его опекать. Без этого ему не обойтись.

– Дело не в этом.

– Да, знаю. – Раздался звук отодвигаемого стула. Он подошел и встал рядом, глядя в окно.

– А почему он так сказал? Думаешь, была какая-нибудь особая причина?

За дверью раздавались демонстративно громкие шаги: миссис Ландау хотелось узнать, чем мы занимаемся, но подглядывать в замочную скважину она не решалась.

– Я пыталась их остановить, – сказала я шепотом, сгорая со стыда. – Мартин сказал, что не надо было вмешиваться. После скандала я… я укачивала его, как ребенка, чтобы он уснул.

Дэвид помолчал. Потом спросил, чего я хочу от него.

– Не знаю, – шепнула я. – Обними меня, пожалуйста. Он притянул меня к себе. Вздохнув с облегчением, я положила голову ему на грудь.

– Дэвид, – раздался из-за двери настырный голос миссис Ландау. – Ты не голоден?

– Нет, – ответил он.

– Ты почти не ел за ужином.

– Я занят.

Она разочарованно отошла от двери. И Дэвид поцеловал меня.

– Пойдем попробуем вместе с ним поговорить, – сказал он.

Мартин сидел у кухонного стола и пил молоко из пакета. Мне показалось, что он хотел что-то сказать, но, увидев за моей спиной Дэвида, передумал. Матери все еще не было дома.

– Где мама? – спросила я.

– Ушла к Хартманам. Сказала, что вернется поздно.

– Умираю с голоду. – Я открыла холодильник и увидела две тарелки с едой, прикрытые сверху другими тарелками. (В то лето мне предстояло узнать, что есть на свете люди, которые закрывают тарелки вощеной бумагой или алюминиевой фольгой и, всего раз использовав ее, выбрасывают.) Я накрыла на стол для себя и Мартина. Дэвид сел против Мартина, я сбоку. Мартин сделал большой глоток из пакета.

– Ну что, – спросил он Дэвида, – пришел помочь справиться с трудным ребенком?

Я принялась ковырять вилкой рыбный салат.

– Хочу тебя кое о чем спросить, – начал Дэвид.

Мартин осторожно кивнул.

– Предположим, отцу на тебя наплевать. Матери, возможно, нет, но она не хочет вмешиваться.

Я сидела чуть дыша, не отрывая глаз от тарелки.

– Таким образом, остается только Руфь и, может быть, еще я, – продолжал Дэвид. – Ты хочешь, чтобы мы тоже оставили тебя в покое?

– Руфи привела своего адвоката, – негромко сказал брат. Он улыбнулся, и, хотя улыбка сразу же исчезла, вид у него был уже не такой мрачный. – Нет, я этого не говорил. Я не хочу, чтобы вы оставили меня в покое.

– Ладно, допустим, – сказал Дэвид. – Тогда что это за история с армейскими брошюрами?

– Не такая уж плохая идея. Когда вернусь, у меня кое-что будет на счете. Смогу учиться вечерами, днем работать и жить отдельно.

– Идея первоклассная, – сказал Дэвид. – По-твоему, армия – рай земной.

– А по-твоему, я здесь как в раю?

– Но, Мартин, – вмешалась я, – ты же на этой неделе уезжаешь. На два месяца. Зачем сейчас-то записываться?

– Два месяца в летнем лагере, – ответил он. – Просто мечта! Два месяца мыть грязные тарелки и получать двусмысленные предложения от жирных старух.

– И играть в баскетбол.

– Ну да, если останутся силы после всех этих радостей жизни.