– Господи, разве Уолтер… – начала она и осеклась. – Впрочем, неважно. Да, Лотта моя дочь. Ей шестнадцать. Борису одиннадцать. И вот мы наконец подошли к самому главному. Мистер Штамм, насколько я понимаю, ничего вам не сказал.
– Нет.
Она открыла ящик стола, достала пачку маленьких коричневых сигарок и закурила, смяв в пепельнице еще недокуренную сигарету.
– Борис учится в пятом классе. Он милый, приятный мальчик, но не слишком способный. – Должно быть, мне не удалось скрыть удивления, потому что она одарила меня своей язвительной улыбочкой и продолжила: – Вижу, вас шокировало мое признание. А причина в том, что родители редко оценивают своих детей хоть сколько-нибудь объективно. Как бы то ни было, способностей Бориса вполне хватило бы на то, чтобы окончить обычную школу и поступить в один из третьеразрядных колледжей, которых у нас более чем достаточно. Но для мальчика из нашей семьи подобное образование равносильно смертному приговору. В любой приличной фирме, взглянув на его анкету, заметят несоответствие между тем, где он живет, и тем, какое получил образование: везде есть люди, знающие нас и представляющие себе, какой университет Борис должен был бы окончить. В лучшем случае ему предложат ужасное, хотя на первый взгляд и вполне приличное место мелкого чиновника, о котором мечтают многие, не желающие заниматься физическим трудом, значительно более подходящим для них.
Она объяснила мне суть дела. Борис учится в прекрасной частной школе, где ему удается держаться на должном уровне благодаря репетиторам, которые занимаются с ним летом и во время учебного года. То, что к нему домой ходят учителя, не Бог весть какая тайна, но мальчику все-таки объяснили, что не стоит лишний раз говорить об этом в классе. Таким образом, моя задача состояла в том, чтобы за лето подготовить его к программе следующего учебного года и, если понадобится, повторить пройденное раньше. Основное внимание следует уделить английскому и общественным наукам, так как с арифметикой он в общем справляется, но если я смогу помочь ему и с арифметикой, тем лучше. Ее приятно удивило то, что я в ладах с математикой, поскольку обычно филологи не могут этим похвастать; она не выносит женщин, которых пугают цифры, хотя, по ее собственному признанию, сама не питает к цифрам большой любви. Лотте, которая значительно способнее брата, математика дается труднее, чем ему.
Я слушала ее вполуха, зная, что сумею вспомнить все, когда понадобится. Про себя я думала о том, как она некрасива, как богата и как фальшива ее псевдоакадемическая грубость. И еще о том, как мне не хочется у нее работать. Наконец она замолчала и выжидательно посмотрела на меня, явно рассчитывая, что я в смятении.
– Хотите о чем-нибудь спросить?
– Скажите, пожалуйста, сколько я буду получать?
Она рассмеялась и оценивающе взглянула на меня.
– Сколько вы бы хотели?
– Я не могу назвать точной цифры, – с раздражением ответила я.
– А приблизительную?
– В городе я могла бы заработать шестьдесят долларов в неделю, – солгала я.
– А стол и квартира?
– Дома я за это не плачу.
– Транспорт. Обеды.
– На это уходит не так много.
– Вряд ли можно сравнить лето в городе и на свежем воздухе.
Заметив, что эта игра доставляет ей немалое удовольствие, я возненавидела ее еще сильнее.
– Я ищу работу не ради того, чтобы любоваться природой.
– Верно. – Она опять закурила. – Сорок вас устроит? Это больше, чем я собиралась предложить.
– Мне очень жаль. – Я поднялась. – Я не могу принять ваши условия.
Она поднялась вслед за мной:
– Какова минимальная сумма, которая бы вас устроила?
– Не знаю. Пятьдесят – пятьдесят пять. Опять эта улыбочка.
– Вы ставите жесткие условия, мисс Кософф. Я пожала плечами:
– Мне это не доставляет ни малейшего удовольствия.
– Ну что ж, – сказала она, провожая меня до двери. – Давайте договоримся так. У мистера Штамма есть ваши рекомендации. Если они в самом деле настолько хороши, что дают вам право держаться так самоуверенно, и нам не удастся найти девушку с такими же рекомендациями, но не столь меркантильную, – она помолчала в ожидании моей реакции, но я от злости не могла произнести ни слова, – тогда вы получите очень неплохую работу. Надеюсь, это решится в течение недели, чтобы девушка, которую мы наймем, успела подготовиться к отъезду. – Она открыла дверь библиотеки, и мы вышли в прихожую. – Если мы остановимся на вас, я бы хотела, чтобы на следующей неделе вы встретились с детьми и составили план занятий. Согласны? Я кивнула:
– Прекрасно.
Она протянула мне руку, и я инстинктивно сжала ее сильнее, чем обычно, и правильно сделала, иначе она раздавила бы мою ладонь, как в тисках.
Мой гнев был неуместен и скорее всего вызван сознанием полного бессилия перед этими людьми: мне не под силу изменить что-либо в своем положении и даже задеть их чувства. Ведь они защищены богатством, как броней. Все это ужасно напоминало романы Троллопа. Я написала эссе о Троллопе для профессора Робинсона – попыталась доказать, как неверно мнение, будто он изображал какую-то другую жизнь. Профессор поставил мне пятерку, но рядом приписал своим мелким изящным почерком «Господи, прости!», тем самым перечеркивая все, что я написала, и признавая лишь мастерство, с которым это было сделано.
Я пересекла Пятую авеню и присела на скамейку в парке, но была слишком взбудоражена, чтобы долго оставаться на одном месте. Поэтому встала и пошла вверх по Пятой, стараясь забыть о разговоре, но любой лимузин с шофером, любая ухоженная собака, любая темнокожая служанка снова и снова напоминали мне о нем. В конце концов я устала бороться с собой и направилась к станции надземки на Третьей авеню. Выйдя из вагона, пошла не домой, а заглянула в лавку, чтобы повидаться с отцом. Он обслуживал покупательницу, но, когда я появилась, извинился и вышел из-за прилавка поцеловать меня.
– Подожди в подсобке, Руфи.
Я услышал, как он сказал женщине: «Еще раз извините. Моя дочь».
– Красивая девушка, – заметила она.
– Не в красоте счастье, – серьезно ответил он, – была бы голова на плечах.
Я усмехнулась про себя, вспомнив, как несколько лет назад упала и рассекла губу, и в ту ночь он дважды вскакивал с кровати и подходил ко мне убедиться, что все в порядке: ему приснилось, что я на всю жизнь изуродована.
– В темноте сидишь? – спросил он, входя и зажигая свет. – Денежки Дэниела бережешь?
– Боже сохрани, – ответила я, поскольку беречь деньги Дэниела считалось самым страшным грехом. Отец внимательно следил за тем, как мать составляет список продуктов, которые надо взять в лавке, подозревая, что она экономит на еде, только бы не вводить в лишние расходы Дэниела.
– Четверть фунта американского сыра, – громко читал он, – добавляет двенадцать центов к моему недельному жалованью. Ты уверена, что Дэниел может себе это позволить? – Его раздражало еще и то, что брат купил бакалейную лавку, а не большой магазин, где можно было бы брать все необходимые продукты, включая мясо.
– Ты такая нарядная, – сказал мне отец.
– Встречалась с работодателями. – Плохое настроение, от которого мне почти удалось избавиться, снова вернулось. – Некими Штаммами.
– Тебя не взяли?
– Не в этом дело.
Я махнула рукой, не собираясь ничего больше говорить, но не удержалась. И стала рассказывать ему все с самого начала, расхаживая из угла в угол и разглядывая коробки с товарами: томатным соком, консервами, мацой, печеньем, мылом, туалетной бумагой. С ним я могла быть откровеннее, чем с матерью,
