еще вполне терпимо.
А вот когда он перевел ее во второй ряд, чтобы поставить поближе к себе появившуюся в ткацкой новую работницу (так ему будет удобнее помогать ей), стерпеть такое оказалось труднее. Когда же она увидела, как он обращается с этой новенькой, обида перешла в настоящую муку. Мистер Магвайр разговаривал с девушкой (ее звали Луиза) чрезвычайно легко и шутливо, а она явно воспринимала это как знак особого к себе расположения.
Бессильное отчаяние волной захлестывало Эммелину. Так, значит, он такой со всеми! А эта Луиза даже и не хорошенькая! А знает ли она, что он женат, отец семьи? И если знает, то почему улыбается так, словно их уже связывает что-то особенное? Глядя, как они разговаривают, Эммелина кипела негодованием на Луизу, но потом целый день не могла смотреть и на Магвайра.
Ближе к вечеру она почувствовала, что он старается привлечь ее внимание, но притворилась, что не замечает этого. В конце концов он сам подошел к ней и, для вида возясь с челноком, сказал, чтобы она незаметно забыла что-нибудь в ткацкой и под предлогом забытой вещи вернулась после работы поговорить. Эммелина сразу повеселела. Вдруг он придумал, как им встретиться? И вечером, выйдя уже из ткацкой на лестничную площадку, воскликнула, что забыла теплую шаль, и со всех ног бросилась обратно в ткацкую. Мистер Магвайр тушил последние лампы.
– Ну а теперь скажи мне, в чем дело, – попросил он.
– Ни в чем. – Но Луиза вдруг встала перед глазами, и она с трудом удержалась, чтоб не расплакаться.
– Ты не больна. Ты красивее, чем… В общем, ты, безусловно, не больна.
– Нисколько. Я прекрасно себя чувствую.
– Значит, тебя что-то сердит.
– Нет, не сердит. Ведь вы имеете полное право делать все, что хотите, и разговаривать с кем угодно.
Сначала он просто не понял, о чем идет речь. Потом рассмеялся.
– О Господи! – выдавил он сквозь смех. – И вырасти не успела, а уже… – Он посерьезнел. – Ты ведь знаешь, что я хорошо отношусь ко всем девушкам. Верно ведь, Эммелина?
Она кивнула, не в силах взглянуть на него.
– А тогда прекрати эти глупости. Если хочешь меня ревновать, ревнуй к семье. Я принадлежу ей, и это делает невозможными наши встречи.
– Но вы говорили…
– Ну или во всяком случае почти невозможными.
Она наконец подняла голову.
– Посмотри на себя, – сказал мистер Магвайр. – Ведь ты удивительно хороша! Глаза от слез просто сверкают. А я слишком стар для всех этих глупостей. Мне ведь без малого сорок.
Слезы уже текли по щекам. Он стер их, нежно поцеловал ее – она прильнула всем телом. Но он сразу же мягко высвободился.
– Иди. А то девушки будут думать, куда ты пропала.
– Меня не заботит, о чем они думают.
– А тебя это должно заботить.
– Хорошо. Ради вас я буду заботиться об их мнении.
– Тебе нужно думать о своей репутации, – сказал он мрачно, – иначе ты просто погубишь себя.
– Пообещайте, что вы постараетесь как-то устроить свидание, – сказала она, изумляясь своей настойчивости и прямоте. Все это было как-то связано с Луизой, с чувством, что, если она не будет бороться, он найдет ей замену.
– Конечно, я постараюсь, – ответил он. – Ты что же, думаешь, мне самому этого не хочется?
Он стал тушить единственную еще горевшую лампу, а Эммелина, подхватив шаль, бегом спустилась с лестницы.
В эту пору она не грустила подолгу. Над всем господствовало чувство радости бытия, подобного которому она не испытывала и в Файетте. Ужасно хотелось, конечно, проводить время с мистером Магвайром, но не было ощущения, что без свиданий не вытянуть предстоящие месяцы в Лоуэлле. В ткацкой она подружилась с Луизой. Уверившись, что Магвайр относится к новенькой, как ко всем прочим, легко было разглядеть, какая же это славная девушка.
А в пансионе Эммелина стала неразлучна с Верной. Как только выдавалась возможность, обе старались оказаться вместе. Верна не раз повторяла, что Эммелина ей как сестра. У самой у нее было пять братьев, а вот сестры – ни одной. В письмах домой, ставших теперь гораздо более частыми, Эммелина рассказывала, что ни у Верны, ни у нее нет чувства разницы в годах и дружат они совершенно на равных.
Обе были румяно-хорошенькие, обе с отменным аппетитом. Часто, когда они прогуливались, держась за руки, по Мерримак-стрит, мужчины пытались заговорить с ними, но они не откликались на эти попытки. Эммелине были неинтересны такие ухаживания. Верну в Челмсфорде ждал жених. (Если бы его дела не пошли вдруг плохо, они сейчас были бы уже женаты.) Обеим девушкам, казалось, все под силу! Когда они отправлялись гулять в компании с четверкой подружек, те всегда первыми заводили речь о том, что, пожалуй, пора уже возвращаться. Вдвоем они часто проделывали весь долгий путь по Потакет-стрит, чтобы полюбоваться при луне грохочущими, пенящимися водопадами. В такие минуты, стоя неподалеку от внушительного дома на углу Школьной, Эммелина почти готова была рассказать Верне о себе и Стивене Магвайре. Удерживало сознание, что это и его тайна, да еще легкое сомнение, сумеет ли Верна понять все правильно. Раза два она даже попробовала заговорить о Магвайре, не упоминая, что ее герой женат, ирландец и живет в доме Элайи Стоуна, но неожиданно задача оказалась непосильной, и она больше не возвращалась к этой теме.
Единственное, что слегка омрачало жизнь в эти дни, да и то поначалу лишь сблизило ее с Верной, было резкое изменение отношения к ней миссис Басс. Хозяйка пансиона не только не покровительствовала ей больше, но стала вдруг относиться с какой-то подозрительностью и неприязнью. Если раньше она была озабочена, чтобы Эммелина как-то случайно и по неопытности не нарушила предписанных правил, то теперь пристально наблюдала за ней и Верной, предполагая возможность поступков, которые им и в голову бы не пришло совершить. Эммелине было не разобраться, когда же началась эта подозрительность: с появлением Верны или с тех пор, как миссис Басс узнала, что она уже на полном жалованье?
Они всегда старались вернуться с прогулок вовремя, так как чувствовали: стоит им раз опоздать, и миссис Басс сразу даст знать на фабрику о нарушении правил. Если прежде ей вечно хотелось, чтобы Эммелина ела побольше, то теперь, углядев как-то, что они с Верной, взяв с блюда мясо, оставили его пустым, она на весь стол заявила, что ей казалось, пор-р-р-ции хватит еще на несколько девушек. У Эммелины вдруг появилось почему-то отвращение к лососине. Раньше ей было просто непонятно, как это можно не любить хоть что-то из еды. А теперь даже запах рыбы стал неприятен, а при виде ее сразу хотелось убежать, что она и проделывала, если была не слишком уж голодна, а если оставалась за столом, то вместо рыбы ела картошку, капусту и хлеб.
– И с каких это пор вы, мисс, не желаете есть лососину? – спросила ее миссис Басс, когда это случилось во второй или в третий раз.
– А я никогда особо ее не любила, – солгала Эммелина, повторив фразу, слышанную от других девушек, и сконфузилась, оттого что ей снова пришлось почему-то лгать. Но в присутствии миссис Басс она вечно была в состоянии готовности к обороне, и поэтому ложь прозвучала естественно, словно правда.
Все вокруг начинали уже подшучивать над тем, что Басс «цепляется» к Эммелине, а заодно и к Верне. Спрашивали, уж не сказала ли Эммелина чего-нибудь дерзкого, не натворила ли чего-то, о чем они знать не знают. Она только смеялась в ответ на такие вопросы и в душе радовалась, что мистер Магвайр всегда заставлял ее быть осторожной. Благодаря этому она во всяком случае точно знала, что миссис Басс наверняка не видела их никогда наедине.
Приближался день, когда она получит третье жалованье, а Верна – первое. Верне не нужно было отсылать домой деньги, но она решила не покупать сейчас шляпку, а подождать, пока и Эммелина сможет позволить себе такую обновку.
Они шли по направлению к водопадам. Весна еще не чувствовалась в воздухе, но было не так холодно, и хотя в этот вечер они припозднились, решено было все же не поворачивать, не дойдя до водопада.
