В 16:45 молчание нарушает прерывистый голос Балыбердина, вызывавшего базу:
— …Я думаю, что до 8400 мы не спустимся…[6] Хотя бы вышли… навстречу… с кислородом, что ли… потому что… исключительно медленно… все происходит… Если есть возможность… горячий чай… и что-нибудь поесть…
Вмешиваюсь в разговор:
— Володя, хорошо, мы что-нибудь сообразим…
Тамм: А где вы сейчас, Володя? Как оцениваешь высоту? Как далеко от вершины спутились?
Балыбердин: Я оцениваю… 8800…
Тамм: Понятно. Как идет Эдик?
Балыбердин: У него… кончается… кислород…
Тамм: Володя, мы все время на связи, но главное — с Валей.
Я просто оцепенел, мгновенно оценив всю сложность ситуации. Холодная ночевка в районе вершины двух вымотанных до предела людей без кислорода — это конец. История знает такие случаи. Не многим удавалось вырваться из плена кислородной недостаточности и холода. Сколько раз за нашу альпинистскую жизнь попадали мы с Эдиком в различные переделки, и нам самим удавалось выходить из них с честью. У нас всегда был запас прочности, а сейчас его, похоже, нет. Восхождение нашей группы срывается, но не об этом сейчас речь. Главное — помочь ребятам.
«Находясь в верхнем лагере на Эвересте, альпинисты в основном должны полагаться на самих себя. До этого момента все они были членами команды, зависящими друг от друга и от общего контроля руководителя, но завершающий бросок — совсем другое дело. Здесь складывается ситуация, когда их собственные жизни находятся в их собственных руках и только они сами могут решать, как им действовать» — так считает руководитель успешного штурма Эвереста Кристиан Бонингтон. Да, от наших решений и действий сейчас многое зависит.
Пока эти мысли проносятся в моей голове, ребята прикидывают наличие кислорода и находят единственный вариант, при котором можно помочь Мысловскому и Балыбердину и попытаться совершить восхождение. Сработало предварительное обсуждение вариантов штурма. Значит, так: двойка с запасом кислорода поднимается к Володе и Эдику и оказывает им необходимую помощь. Если ребята после этого смогут самостоятельно продолжить спуск, то ночью попытаться выйти на вершину. Вторая двойка, экономя кислород, ожидает их возвращения в палатке. Только при благополучном исходе первой части плана у второй двойки появляется надежда на штурм. В таком варианте запаса кислорода может хватить для штурма вершины нашей четверке и для спуска Эдика и Володи в лагерь IV, где есть какой-то запас кислорода. Нам кажется, что на раздумья ушло совсем немного времени, минут 15, а база уже который раз запрашивает о нашем решении. Я раздраженно передаю:
— К базе у нас сейчас ничего нет. Давайте мы сейчас будем регламентировать связь. Если это проходит, то связь кончаю.
Переговоры отвлекают нас от сборов. Надо спешить. Скоро стемнеет.
Тамм отвечает мне спокойно:
— Это проходит, но я еще раз повторяю, что можно подключить Казбека, чтобы для вас подняли кислород из лагеря III в лагерь IV и выше. Вот это мне нужно знать для хода дела. Можете выходить на связь не через час, но регулярно.
Я хорошо понимаю ситуацию в базовом лагере. Морально им значительно тяжелее, чем нам. Чем можно помочь снизу? Только советом. Всегда лучше самому что-то делать, чем ждать, что смогут сделать другие. Отрезвленный спокойным голосом Тамма, уже мягче отвечаю:
— Нам сейчас никто не поможет. Казбек слишком далеко. Для нас сейчас кислород есть здесь и в лагере IV, а о дальнейшем поговорим позже, мне не приходится отдавать каких-то распоряжений.
Бершов и Туркевич начинают собираться, не успев полностью раздеться после дневного перехода. Да, они сейчас, пожалуй, находятся в отличной спортивной форме. Впереди скальный рельеф, а Сережа и Миша быстрей нас идут по скалам за счет великолепной техники, отточенной на многочисленных соревнованиях по скалолазанию. Время сейчас решает все не только для нашей группы, но и для всей экспедиции.
Правда, мне все время казалось, что Миша побаивается высоты. Наверное, у Ефимова такое же чувство, поэтому он предлагает Мише заменить его в этом выходе. Миша отказывается. Значит, все в порядке. Около 18 часов Бершов и Туркевич, взяв по 3 баллона кислорода, кошки для Мысловского, маску и редуктор для Балыбердина, карманное питание, медикаменты и наполнив все имеющиеся фляги горячим компотом, покидают уютную палатку. Ефимов успевает всунуть Мише фонарь, и они быстро исчезают из поля зрения. Еще есть немного светлого времени, и его надо максимально использовать.
Ветра почти нет. Смеркается. На небе полная луна. Погода, кажется, благосклонна к нам на этот раз. Так бы всю ночь! Оставшись вдвоем в палатке без рации, обсуждаем случившееся. Теперь мы слепы и глухи. Остается только ждать. Если все будет хорошо, то после встречи и оказания необходимой помощи Бершов и Туркевич готовы штурмовать вершину. Это единственный вариант, когда нам хватит кислорода. Второй попытки не будет. Если дела плохи, то экспедиции конец — спасательные работы затянут всех.
Свой шанс на восхождение оцениваем как один против ста. Столько лет тренировок, надежд, сборов, отборов, медицинских контролей, и вот… Мы под вершиной… Силы есть… Неужели придется идти вниз без вершины? Где-то все-таки теплится огонек: а вдруг…
Изредка Ефимов высовывается из палатки, прислушивается, кричит. Чувство беспомощности угнетает нас.
Вылезаем из палатки и поднимаемся выше по перильной веревке. Западный гребень закрывает обзор склона. Ребят нигде не видно. Дальше идти без кислорода бесполезно, а тратить его нельзя. Возвращаемся в палатку.
Не раздеваясь, залезаем в пуховые мешки и напряженно прислушиваемся ко всем шорохам за палаткой. Нас беспокоит, как бы в темноте ребята не проскочили место схода с Западного гребня. Это уже будет катастрофа. От палатки до него 2–3 веревки. Снова и снова кричим в надежде, что поможем ребятам сориентироваться. Поздно ночью включаю приемник и ловлю Москву. «Маяк» передает последние известия. В спортивных новостях слышу сообщение о покорении Эвереста двойкой советских альпинистов. Оперативно! Но где они сейчас?
Кончилось 4 мая. Вышли все намеченные нами сроки возвращения. Может, ребята закопались в снег и пережидают ночь? Так поступало большинство восходителей, застигнутых на спуске ночью. Вряд ли. Миша и Сережа будут тянуть к палатке хоть ползком.
Пытаемся немножко поспать. Отдых необходим, иначе утром наша работоспособность будет низкой.
Сережа вспоминает, что у нас есть почти пустой баллон, в нем всего 30 атмосфер. Этого должно хватить на 1,5–2 часа сна при минимально возможной подаче. Заглушив 2 штуцера распределителя и присоединив к двум оставшимся кислородные маски, включаем подачу менее 0,5 литра в минуту на двоих. Тут же засыпаем, а когда кончается кислород, одновременно просыпаемся.
Высовываемся, кричим.
Луна зашла.
Темень.
Зажигаем примус.
Решаем с рассветом выходить на помощь.
Через некоторое время послышались голоса. Светает… Сережа открывает палатку, смотрит вверх и что-то кричит. Я в нетерпении тормошу его:
Все ли идут?
Он отвечает:
Кажется, все.
Вздох облегчения.
Ребята живы, и теперь-то мы их в любом виде доставим в базовый лагерь. Все спускаются самостоятельно. Значит, самое страшное — обморожения и переутомления. В палатке все есть для восстановления сил: кислород, примус, бензин, еда, аптечка.
Первым вваливается в палатку Бершов. Он без кислорода.
