собором. Впоследствии это течение в разных формах просуществовало вплоть до гибели Византии. Не будем касаться доктринальных расхождений мессалианизма и православия: они подчас ничтожны [CCCXIV]. Обратим внимание на то, как вели себя еретики. Согласно свидетельству Епифания,
мужчины с женщинами… вместе спят на площадях, поскольку, как они говорят, у них нет имущества на земле. Ни в чём для них нет препятствия (???????? ????)… слова же их напоминают речи безумцев (??????? ????????)… Поста они вообще не знают… но иногда до ночи молятся, ничего не евши… Все они творят безбоязненно (?????) … Что же до мерзости распутства (??????????? ? ????????) … то её у них хватает [CCCXV].
[Мессалиане, по словам Феодорита Киррского,] делают и другие безумные вещи (?????????? ????): внезапно подпрыгивают и хвалятся, что перепрыгивают бесов, или изображают стрельбу из лука, утверждая при этом, что поражают бесов, и многое ещё творят, исполненное такого же безумия [CCCXVI].
Из другого источника, схолии Максима к Псевдо-Дионисию Ареопагиту, следует, что
[мессалиане] после трёх лет суровой аскезы начинают свободно чинить непотребства, предаваясь блуду и нечестию, обжорству и разврату… утверждая, что всё это они делают бесстрастно… и, подобно одержимым безумием (????????? ???????????), они радуются собственной болезни [CCCXVII].
Сразу несколько независимых источников рассказывают о ересиархе Лампетии Каппадокийском.
Много раз, – писал Феодор Бар Кони, – он снимал свои одежды и стоял нагой перед лицом встречных.
И всё то, что происходило с ним из-за его сумасшествия и безумия, сам он приписывал чистоте и бесстрастию. Писание он толковал аллегорически… утверждая, будто познал его в откровении, а не изучением и чтением… Он издевался над монахами и говорил… что человек должен есть, пить и забавляться. А тех, кто отвергал его учение, он называл безумцами [CCCXVIII].
Фотий добавляет, что Лампетий
целовал девушек в губы и обнимал их и… грешил в Иерусалиме с диакониссой… И когда кто-то попросил его об исцелении, тот сказал: «Приведи мне красивую девушку, и я покажу тебе, что такое святость». Он издевался над теми, кто поёт часы, и смеялся над ними, говоря, что они все ещё пребывают под властью закона [а не благодати] [67].
Все эти бесчинства имели следующее теоретическое обоснование: праведник может при жизни удостоиться божественного бесстрастия (???????), сподобившись которого, он дальше как бы «застрахован» от зла и может совершать что угодно.
Душа совершенно освобождается от стремления к дурному, так что больше не требуется ни поста, изнуряющего тело, ни обуздывающего наставления, которое воспитывало бы умение двигаться [в добродетели] соразмерно [CCCXIX].
Всё то, в чём обвиняли мессалиан, вошло в византийские мистические учения. Например, в X в. был осужден Элефтерий Пафлагонский. Его уличали в том, что
он предписывал монаху делить ложе [одновременно] с двумя женщинами. По окончании одного года полного воздержания он разрешал безбоязненно предаваться наслаждениям и совокуплению (??????) как с родственниками, так и с чужими, [говоря], что это безразлично и не запрещено природой. Думаю, что многих он привлёк распущенностью и любострастием… Да будут анафема те, кто изображает неистовство и прикидывается (???-???????????), что в экстазе видит какие-то откровения, и так обманывает людей [CCCXX].
В общем, осуждение Элефтерия и канонизация (впрочем, оспаривавшаяся) Нового Богослова – результат скорее жизненных обстоятельств, чем различий доктрины [CCCXXI]. То же можно сказать о такой паре, как Симеон Новый Богослов и Константин Хрисомалло, осужденный за ересь в 1140 г.: совпадение их доктрин было столь велико, что последователям Хрисомаллы удалось спасти некоторые из его сочинений, приписав их Симеону [CCCXXII]. Да и другие проклятые церковью мистики – Феодор Влахернский (XI в.), Леонтий Бальбисский и Климент Сасимский (XII в.) – по теориям своим мало отличались от «законных» византийских мистиков. Совпадения были подчас столь скандальны, что переписчикам рукописей Симеона Нового Богослова приходилось заменять в них наиболее одиозные термины [CCCXXIII].
Мистики, которые доходили до отрицания роли иерархии, неизбежно оказывались еретиками. Однако Симеон никогда не доводил своих построений до формально-логического конца. То же можно сказать и про юродивых. Если бы они провозглашали своё поведение единственно правильным, как это делали мессалиане (и любые другие еретики, раскольники и т. д.), на них бы немедленно обрушилась вся тяжесть репрессий со стороны моноидеологического государства. Но юродивый – одиночка. Он сам всячески предостерегает против следования его примеру – и это его спасает. Власть боится не чудака, но
