Глава 10 «ПОХАБСТВО» НАКАНУНЕ НОВОГО ВРЕМЕНИ
Семнадцатое столетие – странный период в истории русского юродства: с одной стороны, в это время власть явно взяла курс на вытеснение «похабов». Патриарх Иоасаф писал в указе 1636 г.:
Окружная грамота 1646 г. патриарха Иосифа запрещала даже впускать юродивых в храмы.
С другой стороны, в XVII столетии происходит амальгамация юродства с другими феноменами и, тем самым, его экспансия. Например, заметно постепенное втягивание в число юродивых всё большего числа умственно неполноценных людей, за безумием которых во все и не усматривали душевного здоровья, но которым само их безумие придавало ореол святости. Появился термин «благоуродивый», объединявший «юродивых Христа ради» [107] с безвредными слабоумными. В переписи 1646 г. по городу Кашину читаем, что там жил «на посаде Исачко Петров сын Засухин с сыном с Гришкою, да у него же живёт шурин благоуродливой Зиновко Еустратьев сын» – а чуть дальше: «Другой двор посацкого человека Власка Кузнеца, а в нём живёт уродливой человек Левка Овечкин» [108]. Чем отличались друг от друга вышепоименованные Зиновий и Лев, – увы, неизвестно.
От голландского путешественника Исаака Массы мы узнаем о святой, про которую из других источников ничего не известно.
Далее Масса повествует о том, что та же самая «сатанинская пророчица Елена Юродлива» начала предсказывать смерть Лжедмитрию; но когда Дмитрию донесли об этом, он «посмеялся, не обращая внимания на болтовню безумных и одержимых старух» [DXC].
Следовательно, ворожеи также стали именоваться юродивыми. В число юродивых попадали даже отшельники, сторонившиеся тех самых контактов с людьми, без которых не бывает и юродства. Например, таков был живший на острове при впадении реки Вязьмы в Уводь Киприан Суздальский, умерший в 1622 г. [DXCI]
Быть может, первое известие о женском юродстве содержится в розыскном деле 1591 г. об убийстве в Угличе царевича Димитрия: «Да была женочка уродливая у Михаила у Битяговского, и хаживала от Михаила к Ондрею к Нагому; и сказали про неё царице Марье, и царица ей велела приходить для потехи и та жоночка приходила к царице. И как царевичу смерть сталася, и царица и ту жонку, после того два дня спустя, велела добыть и велела её убить жъ, что будто сь та жонка царевича портила» [DXCII]. Здесь налицо связь женского юродства как, с одной стороны, с шутовством (что мы наблюдаем и на примере Марфы), так, с другой стороны, с ворожбой (о чём применительно к Елене пишет и Масса). Убийство юродивого после совместных забав с ним – мотив, странным образом напоминающий предостережения Кекавмена (ср. с. 187). Возвращаясь к Елене Юродивой, можно указать на единственный русский источник, в котором она фигурирует: это владельческая запись XVII в. на одной старопечатной книге: «Сия книга Триодь поcная Ивана (?) сына Юдина куплена у попа у Василия что служит у Рождества у Пречистыя Богородицы, где бывала Олена Уродивая» [DXCIII]. Которая из нескольких существовавших в Москве церквей Рождества Богородицы имеется в виду, сказать сложно, но, видимо, как раз там её посещал Борис Годунов. В любом случае ясно – имя Елены было в XVII в. широко известно, раз по ней определяли церковь. Тем более красноречивым оказывается полнейшее молчание о ней всех других источников.
В 1638 г. в Ивановском монастыре в Москве скончалась «девица Дарья, в инокинях схимница Марфа юродивая». О житии этой монахини ничего не известно, однако после смерти она удостоилась большого почитания: была похоронена в соборной церкви монастыря (с тем камнем под головой, который, видимо, подкладывала и при жизни), а уже через два года царь Михаил Федорович приказал «на гроб старицы Марфы Юродивой, которая положена в Ивановском девиче монастыре, покров сукно аглинское черное крест камчат вишнев надложить» [DXCIV]. Марфа – весьма знаковая фигура: ведь она, если не считать Елены, первая юродивая женщина после Исидоры (см. с. 384).
В случае с Марфой размывание «юродского канона» выглядит особенно наглядным: дело в том, что она, живя в обители, получала несуразно роскошное содержание от царя: согласно дворцовым архивам, в 1624 г. ей была «скроена шуба тёплая из немецкой чёрной тафты на бельем меху, с бобровою опушкою», в 1629 г. – особая ряса, в 1630 – «шуба лазоревая на заячьем меху с бобровою опушкою», в 1631г. – «сарафан лазоревый» и т.д. Так кем же была Марфа, юродивой инокиней или «придворной дуркой» [109], какие во множестве водились во дворце? [110] Строго мужской характер этого подвига представляет собой трудноразрешимую загадку, однако в любом случае нарушение здесь тендерной границы – ещё один признак размывания строгих агиографических категорий.
От Кирилла Белозерского и вплоть до второй половины XVI в. мы ничего не слышим о юродстве среди монахов; конечно, «похабы» должны были попадаться в монастырях хотя бы уже потому, что власти запирали туда особенно буйных пророков [111]. Однако самый первый, после длительного перерыва, юродивый в обители – это схимонах Феодоровского монастыря в Переяславле-Залесском Сергий, местное почитание которого дожило до XIX в. [DXCV], но сведений о котором не сохранилось. Второй – Иосиф Заоникиевский, житие которого не опубликовано [DXCVI], но известно в пересказе: вологодскому крестьянину Илариону, чудесным образом излеченному от слепоты, в 1588 г. явилась
