длинноногие. Способностей ноль. Но все
Ему помогало то, что однажды, возвращаясь домой после очередного свидания с нею, он вдруг ясно вспомнил, какой она была тогда на самом деле и насколько тот облик не совпадал с портретом, создаваемым ею сейчас в обвинительных монологах. Всю сентябрьскую неделю 1949 года, предшествовавшую параду претенденток на звание «Мисс Америка», она каждый вечер звонила ему в Ньюарк из отеля «Деннис» с подробным отчетом обо всем, через что она, претендентка на это звание, прошла за день, и в ее голосе звучал восторг причастности к происходящему. Жизнь неожиданно превратилась в сказку, и эта сказка казалась сотворенной специально для Доун Дуайр. Это неожиданно новая и такая несвойственная ей тональность невольно вызывала опасение, согласится ли она снова, после такой недели, довольствоваться Сеймуром Лейвоу. А если она победит? Какие у него могут быть шансы на фоне толп мужчин, поставивших себе целью жениться на «Мисс Америка»? С ней захотят общаться актеры. С ней захотят общаться миллионеры. Все они устремятся к ней — и открывшаяся перед ней новая жизнь приведет к появлению новых блистательных поклонников, которые в конце концов вытеснят его окончательно. И все-таки он, постоянный поклонник, был предельно возбужден перспективой ее возможной победы, и чем реальнее она делалась, тем больше у него появлялось причин краснеть и потеть от волнения.
Междугородные разговоры длились по часу — она была слишком возбуждена, чтобы заснуть, хотя проводила на людях весь день, начиная с завтрака в ресторане, вдвоем за столиком со своей патронессой: дородная местная дама сидела в крохотной шляпке, а Доун — с приколотой к жакету лентой «Мисс Нью- Джерси» и в белых перчатках тончайшей кожи, невероятно дорогих перчатках, подаренных фабрикой «Ньюарк-Мэйд», где Швед как раз приступил к обучению, необходимому, чтобы впоследствии взять дело в свои руки. На всех девушках были такие же перчатки из кожи козленка, застегивающиеся на четыре пуговки и закрывающие запястье. Доун, единственная из всех, получила их даром вместе с еще одной парой черных, театральных — вечерняя модель «Ньюарк-Мэйд»: перчатки из кожи козленка на шестнадцати пуговицах (которые в магазине «Сакс» стоили бы целое состояние), выкроенные вручную одним из лучших мастеров, выходцев из Италии или Франции; и наконец, с третьей парой — матерчатыми вечерними перчатками выше локтя, составляющими ансамбль с ее вечерним платьем. Швед попросил ее прислать ярд той ткани, из которой будет сшито платье, и один из друзей семьи, специализирующийся на производстве матерчатых перчаток, в знак уважения к фирме «Ньюарк-Мэйд» бесплатно сшил их для Доун. Три раза в день, сидя напротив своих патронесс в маленьких шляпках, красивые, очаровательно причесанные девушки, в прелестных платьях и перчатках на четырех пуговках, пытались улучить момент, чтобы поесть, отщипнув хоть кусочек от каждого принесенного блюда, используя паузы между раздачей автографов людям, подходившим поглазеть на них и сообщить, откуда они приехали. Поскольку Доун была «Мисс Нью-Джерси» и происходило все тоже в Нью-Джерси, ее популярность была значительно выше, чем популярность остальных претенденток, и, значит, она должна была всем сказать что-то приятное, и улыбнуться, и дать автограф, и все-таки умудриться немного поесть. «Это моя работа, — объясняла она по телефону Шведу, — именно ради этого они бесплатно селят нас в отеле».
Когда она приехала в Атлантик-Сити, ее сразу же на вокзале усадили в маленькую машину с откидным верхом («нэш-рамблер»), на которой было указано ее имя и представляемый ею штат; здесь же, в машине, сидела уже и дама-патронесса. Патронесса, доставшаяся Доун, была женой местного дилера по недвижимости и неуклонно сопровождала ее всюду, куда бы она ни отправлялась. Они вместе садились в автомобиль и вместе из него выходили. «Она все время рядом, Сеймур, — жаловалась Доун. — Мужчин, кроме судей, я просто не вижу. С ними запрещено даже
Не только Доун, но и все девушки получили маленькие «нэш-рамблеры», но только на время. Оставят машину только «Мисс Америка». Именно в ней она будет объезжать футбольное поле, приветствуя толпы болельщиков перед началом наиболее интересных студенческих состязаний. «Рамблер» использовался для мероприятий конкурса, так как «Американ моторе» был одним из его спонсоров.
У себя в комнате она нашла коробку конфеток «Фрэлинджер ориджинал» и букет роз; эти подарки были подношением отеля всем конкурсанткам, но розы Доун так и не раскрылись, а комнаты, предоставленные девушкам — во всяком случае всем, кто жил в том же, что и Доун, отеле, — были тесными, некрасивыми и выходящими на задний двор. Однако сам отель, как возбужденно объясняла Доун, находился на углу набережной и Мичиган-авеню и был из тех, шикарных, где около пяти часов ежедневно подают чай с крошечными бутербродами, а оплачивающие свое проживание постояльцы играют на лужайке в крокет и по праву занимают просторные, великолепно обставленные комнаты с видом на океан. Каждый вечер она без сил возвращалась в свою оклеенную выцветшими обоями уродливую каморку, проверяла, не распустились ли розы, и звонила Шведу, чтобы ответить на его вопросы о своих шансах.
Она была среди четырех-пяти девушек, чьи фотографии все время мелькали в газетах, и, считалось, победа будет за одной из них — организаторы, представлявшие Нью-Джерси, были уверены, что победа достанется их кандидатке, и в особенности укрепились в этом мнении, когда ее фотографии начали появляться в газетах каждое утро. «Ужасно не хочется подвести их», — говорила она. «Ты и не подведешь. Ты победишь», — отвечал он. «Нет, победит девчонка из Техаса. Я знаю это. Она такая хорошенькая. Личико круглое. Ямочки на щеках. Не красавица, но очень, очень мила. И потрясающая фигура. Я ужасно боюсь ее. Она из какого-то захолустного городка, отплясывает чечетку — и победит». — «Ее фотографии в тех же газетах, что и твои?» — «Всегда. Она
Одним из десяти судей был Эрл Уилсон, знаменитый колумнист газетного синдиката. Он, как говорили, услышав, что Доун — жительница Элизабета, сказал во время парада на воде, в котором Доун принимала участие, проплывая на яхте вместе с еще двумя девушками из своего отеля, что дружит с Джо Брофи, давно уже занимающим пост мэра Элизабета. Эрл Уилсон сказал это человеку, который потом передал это другому человеку, а тот сообщил патронессе Доун. Эрл Уилсон — старый друг Джо Брофи — вот и все, что сказал или был вправе сказать на публике Эрл Уилсон, но патронесса Доун уверена, что он сказал это, потому что увидел Доун, проплывающую на яхте в вечернем платье, и принял решение голосовать за нее. «О'кэй, — сказал Швед, — один наш, дело за девятью остальными. Ты движешься к цели, моя мисс Америка».
Со своей патронессой она говорила только о том, кто может стать опаснейшей конкуренткой, и, похоже, все девушки вели точно такие же разговоры со своими патронессами, и об этом же они разговаривали по телефону, звоня домой, хотя, общаясь между собой, старательно изображали дружелюбие. Особенно опасны южанки, говорила Доун. «О, вы прелесть, и волосы у вас прелесть…» Этот культ волос поначалу был странен для такой безыскусной простушки, как Доун. Слушая разговоры девушек, можно было предположить, что волосы — основа всех жизненных благ, и твой успех не в руках судьбы, а в искусстве укладки.
Сопровождаемые патронессами, они побывали на Стальном пирсе, где состоялся рыбный ужин в знаменитом ресторане морепродуктов капитана Старна и посещение бара на яхте, назавтра ужинали в Бифштекс-холле Джека Гишарда, а на третье утро фотографировались все вместе на фоне Дворца согласия, и один из официальных членов комитета заявил, что этот снимок станет реликвией, которую они пронесут через всю жизнь, что дружба, которая сейчас у них завязалась, сохранится до конца дней и что, когда придет время, они назовут своих дочерей именами друг друга, — но пока, глядя на появившуюся в утренней газете фотографию, каждая девушка воскликнула, обращаясь к своей патронессе: «О господи, мне не на что надеяться! Господи, вероятно, победит вот эта».
