рассуждать вслух. Но это было не в его привычках.
В огромную приемную ежеминутно прибывали гонцы с донесениями со всех концов его обширной торговой империи, но он ждал только одного.
Старший из его четырех сыновей, Ари, элегантный, надушенный молодой человек лет тридцати, вошел в кабинет и занял место у левого плеча отца, держа в руках с безукоризненным маникюром блокнот в тисненой обложке. Ари надеялся, что дела не отнимут много времени, поскольку, как ему сообщили, в номере отеля «Саутуорк» его ожидает некая молоденькая — очень молоденькая! — особа. Это было еще одной формой вознаграждения за день непосильного труда.
Ари хотелось улыбаться, но, повинуясь здравому смыслу, он сохранял на своем слегка припудренном лице бесстрастное выражение.
В кабинет беззвучно проскользнули и закрыли за собой дверь двое старших служащих, наиболее доверенные помощники главы семейства во всем, что касается Китая. Один сел за письменный стол, приготовив ручку и чернила, второй молча, встал рядом с ним.
Никто не произносил ни звука. Тишину нарушал лишь цокот лошадиных копыт да крики торговцев рыбой, раздававшиеся с вымощенных брусчаткой улиц за окном. Послышался резкий свисток поезда, и старший сын Врассуна почему-то почувствовал слабость в ногах.
Патриарх семьи Врассунов сидел, сложив пальцы обеих рук домиком. Все ждали. Им уже много раз приходилось терпеливо ждать, когда Элиазар Врассун заговорит. Наконец он расцепил пальцы и поскреб длинными ногтями правой руки свой морщинистый череп, покрытый редкими седыми волосами. Он помнил славные дни в Багдаде, когда, примостившись сбоку на лошади, ехал с отцом от великого визиря. В то время их окружала слава трона. А потом последовало изгнание. Они, конечно, знали, что рано или поздно это случится, и уже перевели свои активы в Лондон, Париж и, главное, в Калькутту.
«Калькутта…» — мечтательно подумал старик.
— Калькутта раньше… — произнес он вслух.
И повторил слово «раньше» так, словно это было очень, очень далеко. Затем отбросил эту мысль в сторону, поскольку теперь на горизонте маячил Китай.
«Калькутта — мать всех драгоценностей», — подумал он с цветистостью, присущей его родному фарси.
Вечерело. Вскоре Элиазару предстояло отправиться на встречу с сумасшедшей девчонкой, что он делал всегда в одно и то же время каждый четверг с тех пор, как отобрал у нее ребенка. Он считал это своей обязанностью, хотя свидания с ней неизменно расстраивали его, а Бедлам[12] находился так далеко.
Старик повернулся к Ари и знаком велел ему приблизиться. Молодой человек почтительно склонился к отцу.
— Как скоро после подписания договора состоится земельный аукцион? — спросил Элиазар.
— Существует надежда, что он будет проведен вскоре после окончания конфликта, когда бы это ни случилось. Может быть, ранней весной, но сейчас сложно сказать, насколько упорным будет сопротивление китайского императора. В Форин-офис сейчас заканчивают разрабатывать последние детали будущего договора.
— Надеюсь, в Форин-офис этим занимаются наши люди?
— Разумеется, отец.
— Через какое время после этого мы получим право экстерриториальности?
Молодой Врассун не нашел, что ответить.
Врассун-патриарх покачал головой. Не в первый раз он задумывался: хватит ли его первенцу сил удержать все, что было создано им самим? Старик сомневался в этом. К счастью, его младший гораздо крепче нутром. Патриарх посмотрел на первого из своих китаистов.
— А что скажешь ты, Сирил?
— Поначалу все было очень просто, сэр. Китайцы в своих заливах нападали на корабли с опием в точности так же, как шотландцы могут напасть на грузовое судно, перевозящее «Гленливет»[13] в заливе Ферт-оф-Форт.
Если это была шутка, она никого не насмешила. Наконец Врассун-патриарх произнес:
— А теперь?
— Теперь все не так просто, сэр.
— Почему что-то вообще должно быть простым, Сирил? Ты работаешь на меня уже почти двадцать лет. Помнишь ли ты хотя бы один случай, чтобы принятие важного решения было простым?
— Согласен, сэр. Но китайцы не такие, как месопотамцы или индусы. Они надменны. Сейчас, например, они убеждены в том, что выигрывают войну.
Какое-то время Врассун-патриарх размышлял. Затем поглядел на карманные часы. Сумасшедшая девица уже наверняка заждалась его.
— Спрос ничто не может обуздать, Сирил. Если в том или ином продукте есть потребность, если его хотят, жаждут, никакая сила на земле не в состоянии остановить эту волну.
«Плавание по волнам грез неудержимо», — подумал патриарх.
— Если бы только правительства усвоили эту истину, — произнес он вслух, — жить в нашем мире было бы гораздо легче и спокойнее. Легализуйте продукт, обложите его налогом, и выиграют все.
— Не могу не согласиться, сэр, но китайские власти не признают, что их народ испытывает и всегда будет испытывать потребность в большом количестве нашего опия.
— Дураки! Они думают, что способны изменить человеческую природу. Считают себя богами на грешной земле?
— Возможно, сэр. Возможно, именно так они и думают. Они готовы вести долгие войны, готовы проиграть сейчас, чтобы победить в будущем. Это подтверждает вся их история. К примеру, вот уже более двухсот лет ими правят маньчжуры, которые вовсе не являются китайцами. Но уже давным-давно китайская культура соблазнила их, и теперь они во многих отношениях стали китайцами в большей степени, нежели сами хань.
— В таком случае позиции этих властителей-инородцев наверняка можно подорвать.
— Безусловно, сэр. Десятилетие за десятилетием мы почти в открытую продавали в Кантоне опий. Нам приходится становиться на якорь у Тигрова острова, после чего китайцы подходят к нашим судам на лодках и перегружают в них товар. Несмотря на годы торговли и имеющиеся у нас обширные контакты, нам не удалось переломить это положение. Если нога инородца ступит на китайскую землю, это будет рассматриваться как преступление, караемое смертью. Данное правило не распространяется лишь на территорию в триста акров к югу от города, которую власти выделили для иностранцев. Там размещаются склады американцев, шотландцев, британцев и даже «этих ужасных» Врассунов. Мандарины, хотя и принимают от нас взятки, всегда отвечали отказом на просьбы выделить нам сколько-нибудь значимые земли в Небесной империи.
— Я предупреждал, чтобы вы не употребляли этого выражения! — Голос патриарха прозвучал сурово. — Небесная империя только одна, и находится она не на этой земле!
Комната вновь наполнилась тишиной. О непреклонной, страстной религиозности Элиазара Врассуна знал каждый, и она довлела над всеми, кто работал в его громадной, напоминающей спрута империи, даже в самых дальних ее уголках.
— Простите, сэр.
— Эта компания кормила вас и ваших близких, она подарила вам состояние. Но с такой же легкостью она может превратить вас и ваше семейство в нищих. Понятно?
Атмосфера в комнате накалилась. Патриарх не бросал слов на ветер и никогда не угрожал попусту.
— Я хочу знать, когда мы получим право экстерриториальности.
— Отец, — заговорил сын патриарха, — мы еще даже не заставили маньчжурского императора подписать договор.
— Это предрешено, — огрызнулся его отец. — Если британцы в состоянии править ордами, населяющими Индию, для нас также не составит труда выбить из этих буддийских язычников уступки по использованию их территорий.
