— Не знаю, отец.
Кобыла шарахнулась от Ричарда.
— Спокойно, Рейчел, спокойно! — Он положил руку на шею лошади, провел ладонью по ее спине, продолжая тихим голосом успокаивать животное, а затем, ловко сунув ей в рот удила, перекинул узду через ее голову. — Что с ней случилось? — спросил он.
— От нее чем-то пахнет, — сказал Майло.
— Чушь! — рявкнул Паттерсон. — Чем, по-твоему, приятель, может пахнуть от животного? Она просто возбуждена перед скачками, как и я, можешь мне поверить.
Паттерсон закинул седло на спину лошади.
Майло посмотрел на отца. Он хотел спросить: «Разве ты не ощущаешь этот запах, отец?» — но тут кобыла подбросила зад и лягнула Паттерсона. Удар копытом пришелся мужчине точнехонько под подбородок, и он рухнул на пол как подрубленный.
Майло схватил поводья, натянул их, повернул голову лошади к себе и посмотрел ей в глаза. Животное тут же успокоилось. Майло погладил кобылу по морде.
Ричард помог Паттерсону подняться на ноги. У мужчины был крепкий череп, и, в отличие от тех, кого он называл «обезьянами», его крепко скроенное, как у бульдога, тело было словно специально предназначено для того, чтобы выдержать удар. Однако сейчас, получив копытом по голове, он шатался и не мог сосредоточить взгляд. Невзирая на яростные протесты помощника, Ричард отправил его домой, а сам повернулся к Майло.
— Признайся, ты ведь хотел участвовать в скачках, представляя нашу семью?
— Конечно, отец, — ответил Майло, и на его лице расцвела широкая улыбка.
— Что ж, вот твоя мечта и сбылась. — Ричард поправил седло Паттерсона на спине лошади и добавил: — Затяни подпруги, сынок, и забирайся в седло. К ипподрому поведем ее шагом.
Майло затянул подпруги под брюхом лошади и, оседлав ее, посмотрел на отца сверху вниз. На лице у того была странная улыбка.
— Что? — спросил он.
Ричарду хотелось сказать: «Какой ты у меня замечательный!» — но вместо этого он усмехнулся и проговорил:
— Скачи как ветер, сынок!
— Ты будешь мною гордиться, отец.
— Я уже горжусь тобой, сын, — негромко ответил Ричард.
Он подумал об обещании, которое когда-то дал матери Майло, и поклялся себе, что наконец напишет что-нибудь о сыне — только для нее.
— Давай, Майло! Давай, сынок!
Сайлас вытянул шею, вглядываясь в происходящее на треке. Рейчел поравнялась с жеребцом Врассунов.
Майло откинулся назад и отпустил поводья. Рейчел перелетела через барьер и приземлилась одновременно с конем Врассунов.
Майло слышал, как надрывается публика, когда его кобыла и жеребец Врассунов голова в голову вышли на кривую поворота. Он знал: на прямой его лошадь непременно обойдет более тяжелое животное, надо только удержаться на дорожке. Всего несколько ярдов!
Он пригнулся в седле и вдруг почувствовал, как оно начало сползать на бок. Неужели ослабла подпруга? А потом до его слуха донесся звук: что-то лопнуло, в него ударился какой-то металлический предмет, и он упал.
Когда его беспомощное тело упало на скаковую дорожку, он вновь ощутил тот же запах — сухой и мускусный. А потом увидел всего в нескольких дюймах от своего лица огромные копыта жеребца Врассунов.
Не было ни пышных похорон, ни траурных речей. Только простой сосновый гроб и двое мужчин возле могилы: раздавленный горем отец и убитый чувством вины брат.
Сайлас не признался отцу, не рассказал о том, что он сделал с подпругой, которая в результате погубила его брата.
Но он понимал, что, сделав это, сам того не желая, осуществил пророчество, которое когда-то Ричард и Макси услышали из уст старого индуса: «Брат убьет брата». Сайлас не понимал другого: как он будет жить с этим.
Ричард забросил все. Даже записи в дневнике, которые всегда приносили мир его душе, превратились теперь в пытку. Он так и не сумел заставить себя сделать запись о смерти Майло. Он отказывался видеть всех, за исключением Лили, но однажды ночью вдруг проснулся так резко, словно его тряхнули за плечо. В его спальне кто-то был. Ричард зажег масляную лампу, стоявшую возле кровати, и с изумлением увидел в ее колеблющемся свете Элиазара Врассуна.
Ричард не имел представления о том, каким образом старик попал в его спальню, но вот он, Врассун-патриарх, некогда самый могущественный человек в Шанхае, а теперь — сгорбленное существо, опирающееся на трость. Но, видимо, не таким уж он был беспомощным, коли сумел проникнуть сюда — никем не замеченный и уж конечно без приглашения.
Старик кашлянул, и на его губах появилось что-то красное. Затем он улыбнулся.
— Что вы делаете…
— В вашей спальне? Вы можете удивиться, но я уже бывал в вашей спальне. В некотором смысле я находился в ней каждую ночь вашей жизни.
Ричард спустил ноги с кровати, взял со стоявшего рядом стула шелковый халат и накинул его на плечи.
— Однажды, когда я был в вашей комнате, на вас было только грязное нижнее белье. Но вы, наверное, не помните.
— Чего я не помню, вы…
— Осторожнее. Не стоит оскорблять умирающего. Живя на этой земле, мы не можем знать, какая нам уготована награда.
— Опять вы со своей тарабарщиной!
— Действительно, — выдохнул Врассун.
— Вы что, правда умираете? — словно о чем-то будничном, спросил Ричард.
— Мы все потихоньку умираем, мой мальчик.
— Я не мальчик! И тем более не ваш!
— Вы мой мальчик с той самой ночи, когда мы впервые встретились. Правда, в другой спальне и очень давно. В Багдаде.
Внезапно Ричард понял, что манило его к себе в наркотических снах. Дверь, которая всегда ждала его появления. Точнее, не дверь, а то, что ожидало за ней. Точнее, не что, а кто.
— Вы забрали мою сестру?
Врассун-патриарх, казалось, колебался с ответом, но потом спросил сквозь кашель:
— Забрал вашу сестру? Вы полагаете, что я забрал вашу сестру Мириам? Вы думаете, что я ее похитил?
— А как еще это можно назвать? — рявкнул Ричард.
— Не кричите, мой мальчик. Зачем вы кричите?
— Я убил вашего сына! — с торжеством в голосе объявил Ричард.
Элиазар Врассун медленно кивнул.
— С помощью той фотографии?
— Да.
— С таким же успехом вы могли бы сказать, что я убил вашего отца. — Врассун продолжал кивать словно заведенный. — Но ни то ни другое не было бы правдой. Мой сын бросился с моста. Можете думать,
